Стих: Гавриил Державин - Афинейскому витязю
Сидевша об руку царя
Чрез поприще на колеснице,
Державшего в своей деснице
С оливой гром, иль чрез моря
Протекшего в венце Нептуна,
Или с улыбкою Фортуна
Кому жемчужный нектар свой
Носила в чаше золотой —
Блажен, кто путь устлал цветами*
И окурял алоем вкруг,
И лиры громкими струнами
Утешил, бранный славя дух.
Испытывал своих я сил
И пел могущих человеков;
А чтоб вдали грядущих веков
Ярчей их в мраке блеск светил
И я не осуждался б в лести,
Для прочности, к их громкой чести
Примешивал я правды глас** ;
Звучал моей трубой Парнасс.
Но ах! познал, познал я смертных,
Что и великие из них
Не могут снесть лучей небесных:
Мрачит бог света очи их.
Так пусть Фортуны чада,
Возлегши на цветах,
Среди обилий сада,
Курений в облаках,
Наместо чиста злата,
Шумихи любят блеск***;
Пусть лира торовата
Их умножает плеск:
Я руки умываю
И лести не коснусь;
Власть сильных почитаю, —
Богов в них чтить боюсь.
Я славить мужа днесь избрал,
Который сшел с театра славы,
Который удержал те нравы,
Какими древний век блистал;
Не горд — и жизнь ведет простую,
Не лжив — и истину святую,
Внимая, исполняет сам;
Почтен от всех не по чинам;
Честь, в службе снисканну, свободой
Не расточил, а приобрел;
Он взглядом, мужеством, породой,
Заслугой, силою — орел.
Снискать я от него
Не льщусь ни хвал, ни уваженья;
Из одного благодаренья****,
По чувству сердца моего,
Я песнь ему пою простую,
Ту вспоминая быль святую,
В его как богатырски дни*****,
Лет несколько назад, в тени
Премудрой той жены небесной,
Которой бодрый дух младой*** ***
Садил в Афинах сад прелестной,
И век катился золотой, —
Как мысль моя, подобно
Пчеле, полна отрад,
Шумливо, но не злобно
Облетывала сад
Предметов ей любезных
И, взяв с них сок и цвет,
Искусством струн священных
Преобращала в мед:
Текли восторгов реки
Из чувств души моей;
Все были человеки
В стране счастливы сей.
На бурном видел я коне(7)
В ристаньи моего героя;
С ним брат его, вся Троя,
Полк витязей явились мне!
Их брони, шлемы позлащенны,
Как лесом, перьем осененны,
Мне тмили взор; а с копий их, с мечей,
Сквозь пыль сверкал пожар лучей;
Прекрасных вслед Пентезилее(8)
Строй дев их украшали чин;
Венцы Ахилла мой бодрее
Низал на дротик исполин.
Я зрел, как жилистой рукой
Он шесть коней на ипподроме
Вмиг осаждал в бегу; как в громе
Он, колесницы с гор бедрой
Своей препнув склоненье,
Минерву удержал в паденье(9);
Я зрел, как в дыме пред полком
Он, в ранах светел, бодр лицом(10),
В единоборстве хитр, проворен,
На огнескачущих волнах
Был в мрачной буре тих, спокоен,
Горела молния в очах.
Его покой — движенье(11),
Игра — борьба и бег,
Забавы — пляска, пенье
И сельских тьма утех
Для укрепленья тела.
Его был дом — друзей,
Кто приходил для дела, —
Не запирал дверей;
Души и сердца пища
Его — несчастным щит;
Не пышныя жилища:
В них он был знаменит.
Я зрел в Ареопаге сонм(12)
Богатырей, ему подобных,
Седых, правдивых, благородных,
Весы державших, пальму, гром.
Они, восседши за зерцалом,
В великом деле или малом,
Не зря на власть, богатств покров,
Произрекали суд богов;
А где рукою руку мыли,
Желая сильному помочь, —
Дьяки, взяв шапку, выходили(13)
С поклоном от неправды прочь.
Тогда не прихоть чли, — закон;
Лишь благу общему радели;
Той подлой мысли не имели,
Чтоб только свой набить мамон(14) .
Венцы стяжали, звуки славы,
А деньги берегли и нравы(15),
И всякую свою ступень
Не оценяли всякий день(16);
Хоть был и недруг кто друг другу, —
Усердие вело, не месть:
Умели чтить в врагах заслугу
И отдавать достойным честь.
Тогда по счетам знали,
Что десять и что ноль;
Пиявиц унимали(17),
На них посыпав соль;
В день ясный не сердились,
Зря на небе пятно(18);
С ладьи лишь торопились
Снять вздуто полотно;
Кубарить не любили
Дел со дня на другой(19);
Что можно, вмиг творили,
Оставя свой покой.
Тогда Кулибинский фонарь(20),
Что светел издали, близ темен,
Был не во всех местах потребен(21);
Горел кристал, горел от зарь;
Стоял в столпах гранит средь дома:
Опрись на них, и — не солома.
В спартанской коже Персов дух
Не обаял сердца и слух;
Не по опушке добродетель,
Не по ходулям великан:
Так мой герой был благодетель
Не по улыбке, — по делам.
О ты, что правишь небесами,
И манием колеблешь мир,
Подъемлешь скиптр на злых с громами,
А добрым припасаешь пир,
Юпитер! О Нептун, что бурным,
Как скатертям, морям лазурным
Разлиться по земле велел;
Брега поставив им в предел!
И ты, Вулкан, что пред горнами
В дне ада молнию куешь!
И ты, о, Феб, что нам стрелами
Златыми свет и жизнь лиешь!
Внемлите все молитву,
О боги! вы мою:
Зверей, рыб, птиц ловитву
И благодать свою
На нивы там пошлите,
Где отставной герой
Мой будет жить. — Продлите
Век, здравье и покой
Ему вы безмятежной.
И ты, о милый Вакх!
Под час у нимфы нежной
Позволь спать на грудях.
1796
Комментарий Я. Грота
Графу Алексею Григорьевичу Орлову, которого, по доблести его, по красоте, атлетической силе и ловкости, поэт представляет себе в виде древнего Грека.
В рукописи эта ода, как написанная в подражание славному фивскому лирику, названа пиндарической, и временем ея сочинения показан сентябрь 1796 г. (22 числа было коронование императрицы). Подражание Пиндару не ограничивается духом и содержанием оды, но распространяется в некоторой степени и на форму ея: от начала до конца она состоит из отделов, которые идут один за другим по три, как строфа, антистрофа и эпод. Впоследствии Державин перевел две оды Пиндара (см. под 1800 и 1804 г.). Желая воспеть графа А. Г. Орлова, он очень кстати вспомнил о Пиндаре, с героями которого, победителями на греческих играх, этот увенчанный лаврами атлет и любитель конских ристалищ представлял большое сходство, так что на него могли быть перенесены без всякой натяжки многие выражения Пиндара.
Граф Орлов-Чесменский (род. 1737 г.), третий из знаменитых пяти братьев, придававших такой блеск двору Екатерины II в первое время ея царствования, удалился в Москву после того, как брат его князь Григорий утратил свое значение, и жил там (под Донским монастырем) до самой смерти своей в 1808. В начале второй турецкой войны императрица предлагала графам Алексею и Федору принять снова участие в военных действиях на море, но по получении от них ответа она писала Потемкину 13 января 1788:
«Графы Орловы отказались ехать во флот, а после сего письменного отрицания по причине болезни, гр. Алексей Григорьевич сюда приезжал и весьма заботился о сем отправлении флота и его снабдении; но как они отказались от той службы, то я не рассудила за нужно входить уже во многих подробностей, но со всякой учтивостью отходила от всяких объяснений, почитая за ненужное толковать о том с неслужащими людьми. Потом просил пашпорт ехать за границу к водам, но не взяв оный уехал к Москве» (П. Лебедева Материалы).
Страстный охотник до лошадей и владетель знаменитых конских заводов, гр. Алексей Орлов, живя в этом городе, каждое воскресенье тешил народ перед своим домом скачками или бегами. По словам биографа его, Ушакова, ряд домов, занятых Орловыми в Москве, «составил целую новую улицу, представлявшую редкое сочетание красот природы с прелестями вымысла, вкуса, богатства и ума». Лучшею характеристикой московской жизни Орлова может служить следующий отрывок из Записок современника, описывающий эпизод гулянья в Сокольниках 1 мая 1805 года: «... Вдруг толпа зашевелилась, и радостный крик: «Едет! едет!» пронесся по окрестности... Впереди, на статном, фаворитном коне своем, Свирепом, как его называли, ехал граф Орлов в парадном мундире и обвешанный орденами. Азиятская сбруя, седло, мундштук и чапрак были, буквально, залиты золотом и украшены драгоценными каменьями. Немного поодаль на прекраснейших серых лошадях ехали дочь его (известная Анна Алексеевна, кончившая дни в Юрьевом монастыре) и несколько дам, которых сопровождали А. А. Чесменской (побочный сын графа), А. В. Новосильцов, И. Ф. Новосильцов, кн. Хилков, Д. М. Полторацкий и множество других неизвестных мне особ. За ними следовали берейторы и конюшие графа, не менее сорока человек, из которых многие имели в поводу по заводной лошади в нарядных попонах и богатой сбруе. Наконец потянулись и графские экипажи, кареты, коляски и одноколки, запряженные цугами и четверками одномастных лошадей... Сказывают, что граф и не одним своим богатством и великолепием снискал любовь и уважение Москвичей, что он доступен, радушен и, как настоящий русский барин, пользуясь любимыми своими увеселениями, обращает их также в потеху народа и как будто разделяет с ним преимущества, судьбою ему предоставленные». На другой день была блестящая скачка, после которой перед беседкою гр. Орлова пели и плясали цыгане. «По окончании всех этих проделок граф сел с дочерью в подвезенную одноколку, запряженную четырьмя гнедыми скакунами в ряд, ловко подобрал вожжи и, гикнув на лошадей, пустился во весь опор по скаковому кругу и, обскакав его два раза, круто повернул на дорогу к дому и исчез, как ураган какой. Смотря на этого, до сих пор еще могучего витязя, я вспомнил стихи к нему Державина».
Ода Афинейскому витязю напечатана в издании 1808 г., ч, II, XXI.
Содержание приложенных рисунков: 1) Под сению мира покоится поэт; играя на лире, он поет военную песнь и следит за орлом, парящим к солнцу и указывающим путь к праведной славе; 2) Гений мира, сложив орудия свои у подножия простого жертвенника, совершает на нем возлияние, при чем Марсов шлем служит ему чашею (Об. Д.). — Из другой рукописи, писанной рукою В. Капниста, видно, что сперва предполагалось сделать к этой оде другие рисунки, и именно: «1) Представить ристалище, на котором Минерва с высоты по отлогости катится на колеснице: одно из ея колес сошло с места, колесница клонится, и опасное падение кажется неизбежно. Но витязь, мускуловатою рукою схватив колесо, поддерживает богиню с опасностию собственной жизни. 2) Два борца в полном действии их членов». В третьей рукописи выражено еще другое предположение: «Приделать у орла медальон с силуэтом графа».
Другие стихи автора:
Бабочка
На цветы с цветов летая, В поле бабочка живет; Не тоскуя, не вздыхая, Сладкий мед один с н...Без любезной грудь томится...
Без любезной грудь томится, Слезно очи возрыдают, Без любезной ум мутится, Дух и сердце ун...