Главная / Российская поэзия / Стихи - Владимир Маяковский / Во весь голос

Стих: Владимир Маяковский -
Во весь голос

Первое вступление в поэму

Уважаемые
   товарищи потомки!
Роясь
 в сегодняшнем
  окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потемки,
вы,
 возможно,
  спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
    ваш ученый,
кроя эрудицией
   вопросов рой,
что жил-де такой
  певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
   снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
   о времени
    и о себе.
Я, ассенизатор
   и водовоз,
революцией
   мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
   из барских садоводств
поэзии —
   бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
  дачка,
   водь
   и гладь —
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
   набравши в рот —
кудреватые Митрейки,
   мудреватые Кудрейки —
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина —
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
т-эн-н...»
Неважная честь,
   чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
    по скверам,
где харкает туберкулез,
где б... с хулиганом
    да сифилис.
И мне
 агитпроп
   в зубах навяз,
и мне бы
  строчить
   романсы на вас,—
доходней оно
  и прелестней.
Но я
 себя
 смирял,
  становясь
на горло
   собственной песне.
Слушайте,
  товарищи потомки,
агитатора,
   горлана-главаря.
Заглуша
  поэзии потоки,
я шагну
 через лирические томики,
как живой
   с живыми говоря.
Я к вам приду
  в коммунистическое далеко
не так,
 как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
   через хребты веков
и через головы
   поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
    но он дойдет не так,—
не как стрела
   в амурно-лировой охоте,
не как доходит
   к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
  трудом
    громаду лет прорвет
и явится
   весомо,
   грубо,
     зримо,
как в наши дни
   вошел водопровод,
сработанный
   еще рабами Рима.
В курганах книг,
    похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
 с уважением
   ощупывайте их,
как старое,
   но грозное оружие.
Я
ухо
  словом
   не привык ласкать;
ушку девическому
   в завиточках волоска
с полупохабщины
   не разалеться тронуту.
Парадом развернув
   моих страниц войска,
я прохожу
   по строчечному фронту.
Стихи стоят
  свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
    и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
   к жерлу прижав жерло
нацеленных
   зияющих заглавий.
Оружия
 любимейшего
    род,
готовая
  рвануться в гике,
застыла
  кавалерия острот,
поднявши рифм
   отточенные пики.
И все
 поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
      пролетали,
до самого
   последнего листка
я отдаю тебе,
   планеты пролетарий.
Рабочего
   громады класса враг —
он враг и мой,
   отъявленный и давний.
Велели нам
   идти
   под красный флаг
года труда
   и дни недоеданий.
Мы открывали
   Маркса
    каждый том,
как в доме
   собственном
    мы открываем ставни,
но и без чтения
    мы разбирались в том,
в каком идти,
   в каком сражаться стане.
Мы
 диалектику
  учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
   она врывалась в стих,
когда
  под пулями
   от нас буржуи бегали,
как мы
  когда-то
   бегали от них.
Пускай
 за гениями
    безутешною вдовой
плетется слава
   в похоронном марше —
умри, мой стих,
   умри, как рядовой,
как безымянные
   на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
   на бронзы многопудье,
мне наплевать
   на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
   ведь мы свои же люди,—
пускай нам
   общим памятником будет
построенный
  в боях
   социализм.
Потомки,
  словарей проверьте поплавки:
из Леты
 выплывут
  остатки слов таких,
как «проституция»,
    «туберкулез»,
      «блокада».
Для вас,
 которые
  здоровы и ловки,
поэт
 вылизывал
  чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
   я становлюсь подобием
чудовищ
  ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
    давай
    быстрей протопаем,
протопаем
   по пятилетке
    дней остаток.
Мне
 и рубля
   не накопили строчки,
краснодеревщики
   не слали мебель на дом.
И кроме
  свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
    мне ничего но надо.
Явившись
 в Це Ка Ка
   идущих
    светлых лет,
над бандой
   поэтических
    рвачей и выжиг
я подыму,
 как большевистский партбилет,
все сто томов
    моих
    партийных книжек.

1929-1930

Другие стихи автора: