Стих: Гавриил Державин -
Колесница

Течет златая колесница
По расцветающим полям;
Седящий, правящий возница*,
По конским натянув хребтам
Блестящи вожжи, держит стройно,
Искусством сравнивая их,
И, в дальнем поприще спокойно
Осаживая скок одних,
Других же к бегу побуждая,
Прилежно взорами блюдет;
К одной мете их направляя,
Грозит бичем, иль им их бьет.

Животные, отважны, горды,
Под хитрой ездока уздой
Лишенны дикия свободы
И сопряженны меж собой,
Едину волю составляют,
Взаимной силою везут;
Хоть под ярмом себя считают,
Но, ставя славой общий труд,
Дугой нагнув волнисты гривы,
Бодрятся, резвятся, бегут,
Великолепный и красивый
Вид колеснице придают.

Возница вожжи ослабляет,
Смиренством коней убедясь;
Вздремал, — и тут врасплох мелькает
Над ними черна тень, виясь,
Коварных вранов, своевольных:
Кричат и, потемняя путь,
Пужают коней толь покойных.
Дрожат, храпят, ушми прядут,
И, стиснув сталь во рту зубами,
Из рук возницы вожжи рвут,
Бросаются и прах ногами,
Как вихорь, под собою вьют;
Как стрелы, из лука пущенны,
Летят они во весь опор.
От сна возница возбужденный,
Поспешно открывает взор...

Уже колеса позлащенны,
Как огнь, сквозь пыль кружась, гремят!
Ѣздок, их шумом устрашенный,
Вращая побледнелый взгляд**,
Хватает вожжи, но уж поздно;
Зовет по именам коней,
Кричит и их смиряет грозно;
Но уж они его речей
Не слушают, не понимают;
Не знают голоса того,
Кто их любил, кормил, — пыхают
И зверски взоры на него
Бросают страшными огнями.
Уж дым с их жарких морд валит***,
Со ребр лиется пот реками,
Со спин пар облаком летит,
Со брозд кровава пена клубом
И волны от копыт текут.

Уже, в жару ярясь сугубом,
Друг друга жмут, кусают, бьют
И, по распутьям мчась в расстройстве,
Как бы волшебством обуяв,
Рвут сбрую в злобном своевольстве
И, цели своея не знав,
Крушат подножье, ось, колеса:
Возница падает под них.
Без управленья, перевеса,
И колесница вмиг,
Как лодка, бурей устремленна,
Без кормщика, снастей, средь волн,
Разломанна и раздробленна,
В ров мрачный вержется вверх дном.

Раззбруенные Буцефалы,
Томясь от жажды, от алчбы,
Чрез камни, пни, бугры, забралы
Несутся, скачут на дыбы
И, что ни встретят, сокрушают.
Отвсюду слышен вопль и стон;
Кровавы реки протекают;
По стогнам мертвых миллион!
И в толь остервененьи лютом,
Все силы сами потеряв,
Падут стремглав смердящим трупом,
Безумной воли жертвой став****.

Народ устроенный, блаженный
Под царским некогда венцом,
Чей вкус и разум просвещенный
Европе были образцом,
По легкости своей известный,
По остроте своей любим,
Быв добрый, верный, нежный, честный
И преданный царям своим!
Не ты ли в страшной сей картине
Мне представляешься теперь?
Химер опутан в паутине,
Из человека — лютый зверь!

Так ты, о Франция несчастна!
Пример безверья, безначальств,
Вертеп убийства преужасна,
Гнездо безнравья и нахальств.
Так ты, на коей тяжку руку
Мы зрим разгневанных небес,
Урок печальный и науку,
Свет изумляющие весь*****:
От философов просвещенья,
От лишней царской доброты,
Ты пала в хаос развращенья
И в бездну вечной срамоты*** ***.

Увы! доколе слышны стоны
И во крови земля кипит,
Ревут пожара страшны волны
Или предел их небом скрыт?

1793

Комментарий Я. Грота

Граф Сегюр в своих Записках (т. II, стр. 409), говоря о слабости и шаткости французского правительства в начале революции, замечает между прочим: «Престол был похож на колесницу, у которой сломалась ось, и лошади уже не повинуются вожжам». Ту же мысль события Франции внушили Державину: он начал это стихотворение, когда 31 января 1793 года в Петербург пришло известие о совершившейся 10-го (21) числа казни Людовика XVI. Есть много современных свидетельств о сильном впечатлении, какое эта роковая весть произвела у нас. Особенно поражена была сама императрица. «С получения известия о злодейском умерщвлении короля французского», пишет Храповицкий 2-го февраля, «ея величество слегла в постель и больна и печальна». Стихи Державина, как он говорит в своих Объяснениях, оставались однакож неконченными до 1804 года. Не зная, в какой степени они не были доделаны, мы, по принятому нами общему правилу, относим их тем не менее ко времени их происхождения. В апреле 1804 года граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, в письме от 18-го числа из Москвы, благодарил Державина за присылку Колесницы (вероятно в печатном экземпляре) и прибавлял: «Напрасно не поставили вы своего имени; все те, которые у меня оную читали, единогласно сказали, что это вашего пера. Копиев (т. е. копий) столько писец мой писал по требованиям желающих, что думаю, он знает ее теперь наизусть. В том числе ваш Николай Алексеевич (Дьяков, шурин Державина). По данному мне от вас позволению, хотел-было я оную напечатать в журнале, но Николай Алексеевич сегодня у меня обедал и сказал мне, чтоб я погодил и не печатал, покуда он с вами перепишется, что я обещал. Причину и примечание вы от него узнаете, по словам его, с сею же почтою». Несколько позже, именно 12 мая того же года, тогдашний с-петербургский гражданский губернатор, Сергей Сергеевич Кушников, по требованию Державина, доставил ему билет на выпуск из типографии пьес Колесница и Фонарь (см. письма разных лиц к Державину и вторую пьесу под 1804 г.). Спустя около двух месяцев, 5-го июля, наш поэт писал между прочим И. И. Дмитриеву: «Гр. Хвостов нарочным письмом выпросил у меня позволение напечатать в своем журнале Колесницу и Фонарь. Я позволил» (см. 9-е из Писем Державина к И. И. Дмитриеву, напечатанных М. А. Дмитриевым в № 10 Москвитянина 1848).

Таким образом стихи Колесница почти в одно и то же время появились как отдельно в Петербурге, так и в Друге просвещения за июль 1804 г. (ч. III, стр. 8), — журнале, который издавали в Москве граф Д. Хвостов, П. Голенищев-Кутузов и гр. С. Салтыков. В издании 1808 г. эта пьеса помещена ч. II, XXXIX.

Для большего удобства при ссылках мы разделяем оду так, как она была разделена при напечатании ея в 1804 г.; в издании 1808 первые четыре отдела соединены в один; то же сделано там с отделами 7 и 8.

Рисунки особого пояснения не требуют.

Другие стихи автора:

  • Ко мне ты страстью тлеешь...
    Ко мне ты страстью тлеешь, А я горю тобой; Ты жизнь во мне имеешь, Я жив твоей душой. Вся ...

  • К первому соседу
    Кого роскошными пирами На влажных Невских островах, Между тенистыми древами, На мураве и н...