Стих: Гавриил Державин -
На рождение царицы Гремиславы Л. А. Нарышкину

Живи и жить давай другим,
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого:
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!

Нарышкин! коль и ты приветством
К веселью всем твой дом открыл,
Таким любезным, скромным средством
Богатых с бедными сравнил:
Прехвальна жизнь твоя такая.
Блажен творец людских утех!

Пускай богач там, по расчету
Назнача день, зовет гостей,
Златой родни, клиентов роту*
Прибавит к пышности своей;
Пускай они, пред ним став строем,
Кадят, вздыхают — и молчат.

Но мне приятно там откушать,
Где дружеский, незваный стол**;
Где можно говорить и слушать
Тара-бара про хлеб и соль;
Где гость хозяина покоем,
Хозяин гостем дорожат;

Где скука и тоска забыта,
Семья учтива, не шумна;
Важна хозяйка, домовита***,
Досужа, ласкова, умна;
Где лишь приязнью, хлебосольством
И взором ищут угождать.

Что нужды мне, кто по паркету
Под час и кубари спускал****,
Смотрел в толкучем рынке свету*****,
Народны мысли замечал
И мог при случае посольством,
Пером и шпагою блистать*** ***!

Что нужды мне, кто, все зефиром
С цветка лишь на цветок летя,
Доволен был собою, миром,
Шутил, резвился, как дитя;
Но если он с столь легким нравом
Всегда был добрый человек,

Всегда жил весело, приятно
И не гонялся за мечтой;
Жалел о тех, кто жил развратно,
Плясал и сам под тон чужой(7):
Хвалю тебя, — ты в смысле здравом
Пресчастливо провел свой век.

Какой театр, как всю вселенну,
Ядущих и ядому тварь,
За твой я вижу стол вмещенну,
И ты сидишь, как сирский царь,
В соборе целыя природы,
В семье твоей — как Авраам!

Оставя короли престолы
И ханы у тебя гостят(8);
Киргизцы, Немчики, Моголы
Салму и соусы едят:
Какие разные народы
Язык, одежда, лица, стан(9)!

Какой предмет, как на качелях
Пред дом твой соберется чернь(10),
На светлых праздничных неделях,
Вертятся в воздухе весь день!
Покрыта площадь пестротою,
Чепцов и шапок миллион!

Какой восторг! — Как все играет,
Все скачет, пляшет и поет,
Все в улице твоей гуляет,
Кричит, смеется, ест и пьет!
И ты, народной сей толпою
Так весел, горд, как Соломон!

Блажен и мудр, кто в ближних ставит
Блаженство купно и свое,
Свою по ветру лодку правит,
И непорочно житие
О камень зол не разбивает
И к пристани без бурь плывет!

Лев именем — звериный царь,
Ты родом — богатырь, сын барский;
Ты сердцем — стольник, хлебодар;
Ты должностью — конюший царский;
Твой дом утехой расцветает,
И всяк под тень его идет.

Идут прохладой насладиться,
Музыкой душу напитать;
То тем, то сем повеселиться(11),
В бостон и в шашки поиграть;
И словом, радость всю, забаву
Столицы ты к себе вместил(12).

Бывало, даже сами боги,
Наскуча жить в своем раю,
Оставя радужны чертоги,
Заходят в храмину твою(13):
О! если б ты и Гремиславу
К себе царицу заманил(14),

И ей в забаву, хоть тихонько,
Осмелился в ушко сказать:
«Кто век провел столь славно, громко(15),
Тот может в праздник погулять
И зреть людей блаженных чувство
В ея пресветло рождество»!

В цветах другой нет розы в мире(16):
Такой царицы мир не зрит!
Любовь и власть в ея порфире
Благоухает и страшит.
Так знает царствовать искусство
Лишь в Гремиславе — божество.

1796

Комментарий Я. Грота

Гремиславою названа здесь Екатерина II. В шуточных стихах Державин, как сам он говорит, не позволял себе употреблять настоящего имени государыни, a называл ее Фелицею; но так как этим последним именем беспрестанно пользовались в своих сочинениях и другие писатели, то он решился придумать новое (Об.). День рождения императрицы был 21 апреля.

По одному месту в письмах Державина к И. И. Дмитриеву можно догадываться, что первый вскоре после сочинения этих стихов послал их к последнему в Москву для напечатания в Аонидах; но тот почему-то не исполнил поручения. Получив от Карамзина I-ю книжку этого сборника и говоря о ея содержании, Державин в письме от 5 августа 1796 г. спрашивает y Дмитриева: «Но для чего вы не отдали Гремиславы»? (См. в нашем издании переписку Державина). Любопытно, что в оглавлении Музы Мартынова за сентябрь 1796 года (ч. III) помещено заглавие: В день рождения царицы Гремиславы, но самой оды ни в этой, ни в следующих книжках не оказывается, из чего можно заключить, что напечатание ея было остановлено, вероятно из опасения не угодить ею Зубову и другим сильным того времени.

Лев Александрович Нарышкин, к которому Державин обращается в этих стихах, представляя отличительные черты его характера и образа жизни, родился в 1733, умер в 1799 г. Еще когда Екатерина была великою княгинею, он был пожалован камер-юнкером (1751) при дворе ея супруга и сделался одним из самых близких к ней лиц. Она, как сама говорит, щедро изливала на него добро и дружбу, и при женитьбе его в 1759 г. на свой счет обмеблировала дом, где он должен был поселиться (Mém. de Cath. II, стр. 287). По вступлении ея на престол он получил звание обер-шталмейстера, в котором и оставался до самой смерти своей. По врожденной веселости характера и особенной остроте ума он присвоил себе право всегда шутить, не стесняясь в своих речах. Во все царствование Екатерины II он сохранял величайшую ея благосклонность. Говоря о нем в Записках своих не с большим уважением, называя его то «прирожденным арлекином» (стр. 162), то «слабою головой и бесхарактерным» (стр. 288), или «человеком незначительным» (стр. 243), она однакож высоко ценила его «комический талант» (стр. 162), который доставлял ей столько наслаждения; с этои стороны она находила в нем даже некоторый ум: «он слышал обо всем», замечала она, «и все как-то особенно ложилось в его голове. Он мог», продолжает Екатерина, «произнести неприготовясь диссертацию о каком угодно искусстве или науке: при этом он употреблял надлежащие технические термины и говорил безостановочно с четверть часа или долее; кончалось тем, что ни он, ни другие не понимали ни слова из его по видимому складной речи, и в заключение раздавался общий хохот» (там же). Впечатление, которое Л. А. Нарышкин производил на государыню своею забавною личностью, было так сильно, что она написала на него комедию L’Insouciant и два юмористические очерка, открытые П. П. Пекарским и напечатанные в Записках Академии Наук (т. III, кн. II). Замечателен особенно первый из них, названный: «Léoniana ou faits et dits de sir Léon, grand-écuyer, recueillis par ses amis». Иностранцы, видевшие Нарышкина при дворе Екатерины, были также поражены его чрезвычайною оригинальностью: это свойство находит в нем Сегюр рядом с «умом посредственным, большою веселостью, редким добродушием и крепким здоровьем» (Mémoires, т. II, стр. 4 и 5). В дополнение к настоящим примечаниям отсылаем читателя к оде На смерть Нарышкина, под 1799 г.

Выраженное в первом стихе правило житейской мудрости, известное на всех языках, составляло любимое изречение Екатерины II (Vivons et laissons vivre les autres); но Державин, «видя беспрестанные войны, прибавил, чтоб жить не на счет другого и довольствоваться только своим» (Об. Д.; ср. Зап. его, Р. Б., стр. 348). Князь И. М. Долгорукой, в пьесе 1799 год, сказал также про Екатерину II:

«Душой, умом мила, и не мешала жить».

Ода На рождение Гремиславы напечатана была только в изданиях: 1798 г., стр. 391, и 1808, ч. I, LXII.

Первый из приложенных рисунков есть портрет Л. А. Нарышкина; на втором представлены качели и около них толпа народу.

Другие стихи автора:

• На Рондо Петру Великому
  Когда кричит кулик: Такой-то муж велик, Его так слышен крик, Как бы шумит голик! Для грома...

• На Скрыплева
  Скрипит немазанна телега В степи песчанистой без брега И с золотом везет навоз. Сидит кули...