Стих: Аполлон Григорьев -
Сон в летнюю ночь. Комедия Шекспира.

Сон в летнюю ночь.
Комедия Шекспира.
Перевод Аполонна Григорьева.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ТИТАНИИ.
(1846 год.)

I.

Титания! пусть вечно над тобой
Подруги-сильфы светлые кружатся,
Храня тебя средь суеты дневной,
Когда легко с толпой душе смешаться,

Баюкая в безмолвный час ночной,
Как тихим сном, глаза твои смежатся.
— Зачем не я твой дух сторожевой?
Есть грезы... Им опасно отдаваться,

Их чары сильны обаяньем зла,
Тревожными стремленьями куда-то:
Не улетай за ними, сильф крылатой,
Сияй звездой, спокойна и светла,
В начертанном кругу невозмутима,
Мучительно, но издали любима!

II.

Титания! не даром страшно мне:
Ты как дитя капризно-прихотлива,
Ты слишком затаенно-молчалива
И, чистый дух,— ты женщина вполне.

Перед тобой покорно, терпеливо
Душа чужая в медленном огне
Сгарала годы, мучась в тишине...
А ты порой,— безпечно-шаловливо

Шутила этой страстию немой,
Измученнаго сердца лучшим кладом,
Блаженных грез последнею зарей;
Порою же, глубоким, грустным взглядом,
Душевным словом ты играть могла...
Титания! Ужели ты лгала?

III.

Титания! я помню старый сад
И помню ночь июньскую. Равниной
Небесною, как будто за уряд
Плыла луна двурогой половиной.

Вы шли вдвоем... Он был безумно рад
Всему: луне и песне соловьиной!
Вдруг господин... припомни только: вряд
Найдется столько головы ослиной
Достойный... Но Титания была
Титанией; простая ль шалость детства,
Иль прихоть безобразная пришла
На мысли ей,— осел ея кокетства
Не миновал. А возвратясь домой,
Как женщина, в ту ночь рыдал другой.

IV.

Титания! из-за туманной дали
Ты все как лучь блестишь в мечтах моих,
Обвеяна гармоней печали,
Волшебным ароматом дней иных.

Ему с тобою встретиться едва-ли;
Покорен безнадежно, скорбно-тих,
Велений не нарушит он твоих,
О, чистый дух с душей из крепкой стали!

Он понял все, он в жизнь унес с собой
Сокровище, заветную святыню:
Порыв невольный, взор тоски немой,
Слезу тайком... Засохшую пустыню
Его души, как Божия роса,
Увлажила навек одна слеза

V.

Да, сильны были чары обаянья
И над твоей, Титания, душой,—
Сильней судьбы, сильней тебя самой!
Как часто, против воли и желанья,
Ты подчинялась власти роковой!
Когда не в силах вынести изгнанья
Явился он, последняго свиданья
Испить всю горечь,— грустный и больной,
С проклятием мечтаньям и надежде,
В тот мирный уголок, который прежде
Он населял, как новый Оберон,
То мрачными, то светлыми духами,
Любимыми души своей мечтами...
Все, все в тебе прочел и понял он.

VI.

Титания! не раз бежать желала
Ты с ужасом от странных тех гостей,
Которых власть чужая призывала
В дотоле тихий мир души твоей:
От новых чувств, мечтаний, дум, идей!
Чтоб на землю из царства идеала
Спуститься, часто игры детских дней
Ты с сильфами другими затевала.
А он тогда, безмолвен и угрюм,
Сидел в углу и думал: для чего же
Безсмысленный, несносный этот шум
Она затеяла?... безсмыслен тоже
И для нея он: лик ея младой
Все так же тайной потемнен тоской.

VII.

Титания! прости навеки. верю,
Упорно верить я хочу, что ты —
Слиянье прихоти и чистоты,
И знаю: невозвратную потерю
Несет он в сердце; унеслись мечты,
Последния мечты — и рая двери
Навек скитальцу-духу заперты.
Его скорбей я даже не измерю
Всей бездны. Но горячею мольбой
Молился он, чтоб светлый образ твой
Сиял звездой ничем не помраченной,
Чтоб помысл и о нем в тиши безсонной
Святыни сердца возмутить не мог,
Которое другому отдал Бог.

1846 года,
ноябрь.

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА.

Тезей, князь афинский.
Эгей, отец Эрмии.
Лизандр, Димитрий, влюбленные в Эрмию.
Филострат, церемониймейстер Тезея.
Бурав, столяр.
Пила, плотник.
Основа, ткач.
Дудка, скорняк.
Рыло, медник.
Голодай, портной.
Ипполита, королевна Амазонок.
Эрмия, влюбленная в Лизандра.
Елена, влюбленная в Димитрия.
Оберон, царь эльфов.
Титания, царица эльфов.
Пук или Ровин, добрый товарищ, дух.
Душистый горошек, Паутинка, Моль, Горчичное зерно, эльфы.
Пирам, Тизба, Лунный свет, Стена, Лев, действующия лица в театральном представлении мастеровых.
Эльфы, свита Тезея и Ипполиты

Место действия, Афины и лес близ Афин.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.
Афины. Зала во дворце Тезея.
Входят Тезей, Ипполита, Филострат и свита.
Тезей. И так, прекрасная царевна,— близок
Наш брачный час: четыре дня счастливых
Пройдут — и новый месяц приведут.
Но все как будто слишком медлит старый,
Дразня мои желания, как долго
Зажившаяся мачиха-старуха,—
Наследников выводит из терпенья.1
Ипполита. Четыре дня в ночах потонут быстро,
Четыре ночи в грезах пронесутся.
А там и месяц, словно лук,— на небе
Серебряной натянутый дугою
Ночь праздника осветит.
Тезей. Филострат, ступай,
Зови ты молодежь афинскую к забавам.
Воздушнаго буди веселья духа,
На похороны отсылай печаль.
На пиршестве нет места бледной гостье!
(Филострата уходит.)
Мечем тебя я добыл. Ипполита,2
Любовь твою завоевал враждой:
Но свадьбу я на новый лад играю —
С пирами, с пышностью и с шумным торжеством.
Входят Эгей, Эрмия, Димитрий и Лизандр.

Эгей. Будь здрав, наш господин и князь,3 Тезей!
Тезей. Здорово, добрый мой Эгей, что скажешь?
Эгей. Совсем разстроен, с жалобой пришел
Я на свое дитя, на дочь свою,
На Эрмию,— поди сюда Димитрий!
Вот, господин и князь мой, тот, кому
Я обручил ее — поди ж сюда
И ты, Лизандр!— а вот кто, господин мой,
Осетил сердце дочери моей.
Ты, ты, Лизандр,— ты разные стишонки
Ей посылал — залогами любви
С моею дочерью вы обменялись...
Под окнами ея, при лунном свет,
Певал ты лживыми устами песни
Про лживую любовь свою бывало:
Как вор, украл пыл первых впечатлений,
Сманил их на колечки, на браслетки
Волосяныя,— на конфеты, тряпки,
Цветы — все это дрянь и вздор, но только —
Какие это ловкие послы
К сердцам неопытным и слабым! Ты обманом
Похитил сердце дочери моей,
И должную родителю покорность
В строптивое упрямство обратил;
И потому-то, князь и господин мой,
Когда сейчас же, пред твоей же светлой
Особою,— с Димитрием она
Не обручится — древний наш афинский
Закон я призываю здесь4: Понеже
Моя она — моя над ней и воля!..
Или за этого ей выйдти дворянина,
Иль умереть, согласно с тем, как выше —
Поименованный закон наш древний
На случай сей определил буквально5.
Тезей. Что ты ответишь, Эрмия? Об этом
Поразсуди, красавица моя.
Тебе отец твой богом должен быть.
Он красоты твоей творец и для него
Ты тоже, что фигура восковая,
Которая им вылита: имеет
Он право полное — и уничтожить,
И довершить создание свое.
Димитрий же притом отличный малый!
Эрмия. Лизандр не хуже кажется его.
Тезей. Сам по себе не хуже: это — точно!
Но в настоящем случае, ему
Недостает отцовскаго согласья.
Поэтому, и должен перевес
Иметь другой, не он.
Эрмия. О, еслиб только
Отец моими поглядел глазами!
Тезей. Скорей же след — твоим глазам глядеть
Его благоразумным взором.
Эрмия. У вашей светлости прощения прошу я...
Не знаю, что за сила смелость мне дает
И как девичья скромность позволяет
В присутствии таких особ мне речь держат —
Но, умоляю вашу светлость, мне
Сказать все худшее, что может быть со мною,
Коль за Димитрия не соглашусь идти?
Тезей. Иль смертью умереть, или отречься
Должна ты навсегда от общества людей;
Измерь же Эрмия свои желанья
И молодую кровь свою спроси:
Ты в силах ли, отца отвергнув выбор,
Покров отшельницы надеть,
В обитель мрачную навеки запереться
И целомудренной сестрою век прожить,
Приветствуя однообразным гимном
Безчувственную, хладную луну?
Блаженны трижды те, кто, крови пыл смиривши,
Путь девственный достойно совершили:
Но сорванная роза, по земному
Понятию,— счастливее, чем та,
Которая на девственном шипке
Печально увядает:— возрастая,
Живя и умирая одинокой.
Эрмия. Так я хочу рости, так жить, так умереть!
Все лучше, чем отдать девичью волю
Под власть того, о, государь!
Чье иго нежеланное признать
Душа противится владычеством верховным.
Тезей. А все-таки возьми ты срок подумать!
Настанет скоро новолунье (день
Соединенья моего с невестой
На вековечный счастливый союз):
В сей самый день готовься умереть
За непокорность отчей воле,
Иль выйдти за Димитрия, как хочет
Родитель твой, иль дать навек обет,
Нерушимый обет у алтаря Дианы
В суровом долге девственности вечной.
Димитрий. Смягчися, Эрмия!— а вы, Лизандр,
Претензиями шаткими своими
Моим нравам пожертвуйте безспорным!
Лизандр. Любовь отца при вас: при мне — ея любовь!
Так вы на нем женились бы, Димитрий!
Эгей. Ну, да, наглец! При нем моя любовь.
Все, что мое — отдаст она ему:
А дочь — моя: права свои над мои,
Как собственность, Димитрию отдам я.
Лизандр. Я, господин мой, знатен также родом,
Богат как он же, а люблю сильнее!
Имущество мое равно с его
Имуществом — а чуть ли и не больше:
И, что важней всех этих благ ничтожных,—
Я Эрмией прекрасною любим.
Так почему жь от прав я откажуся?
Димитрий — я в глаза ему скажу —
Ухаживал не мало за Еленой,
За дочерью Недара и успел
Пленить ей сердце — и с ума сошла,
Совсем с ума сошла по нем бедняжка:
До съумасшествия боготворит она
Изменника — а он над ней смеется.
Тезей. Признаться, сам об этом слышал я
И говорить давно с Димитрием сбирался;
Да занят был своими хлопотами —
И все не удавалось. Но пойдем, Димитрий,
И ты Эгей — вы оба: нечто вам
Имею сообщить я в тайне. Ты же
Решайся, Эрмия, свои капризы
Родительским желаньям подчинить.
А иначе грозит закон афинский,
(Котораго смягчить не властны мы)
Обетом одиночества иль смертью.
Идем же, Ипполита. Что с тобою,
Любовь моя? Димитрий и Эгей
Идите с нами: нужно будет вам
Дать поручений несколько, на счет
Устройства наших свадебных пиров.
Да слова два сказать вам и о том,
Что собственно относится до вас.
Эгей. Идем, согласно с долгом и желаньем.
(Уходять Тезей, Ипполита, Эгей, Димитрий и свита.)

Лизандр. Ну, что жь, любовь моя? что побледнели
Ланиты? от чего на них так быстро
Поблекли розы?
Эрмия. От того должно быть,
Что нет дождя: но заменить могу я
Его для них очей потоком бурным.
Лизандр. Увы, беда мне! читывал не раз я,
Не раз слыхал в историях и сказках,
Что не течет поток любви равно;6
А, или тут по крови неравенство...
Эрмия. О, горе тяжкое — неровню полюбить!
Лизандр. Или в летах различие большое...
Эрмия. О, ужас! старость с юностью сковать!..
Лизандр. Или от выбора людскаго, наша
Зависит страсть...
Эрмия. О, мука! выбирать
Свою любовь глазами не своими.
Лизандр. А если есть сочувствие в избраньи,
Война тут, смерть, болезнь начнут осаду
И сделают любовь мгновенною как звук,
Летучею как тень, обманчивой как сон,
И быстролетною как молния, что в ночь
Глухую разсечет одним извивом небо
И землю,— и едва лишь человек
Ее увидеть только мог; — взгляни:
Ее пожрала пасть бездонной тьмы:
Так быстро в хаосе все светлое темнеет!
Эрмия. Ужь если завсегда терпели горе
Все верные любовники, то верно
Таков закон судьбины непреложный!
И мы потерпим тоже без роптанья.
Знать, горе то обычное, с любовью
Не разделимое, как думы, сны и вздохи,
Желания и слезы — спутники мечты.7.
Лизандр. Да, это точно так... А потому8, послушай:
Есть тетка у меня, вдова-старушка,
Бездетная, с доходами большими,
Верст за двадцать9 отсюда дом ея.
Я ей как сын единственный любим.
Там, милая моя, мы обвенчаться можем,
Жестокий там закон афинский нас
Ужь не настигнет. Ежели взаправду
Меня ты любишь, так уйди украдкой
Из дома отчаго ты завтра ночью;
И в том лесу за городской чертою,
Там, где однажды встретил я тебя
С Еленою, когда вы майским утром
Весенние обряды совершали,10
Там буду ждать тебя.
Эрмия. О, милый! я клянуся
И луком купидоновым тугим
И лучшей золотой его стрелою;
Клянуся чистотой Венеры голубей,
Клянуся всем, что единит людей;
Огнем, который жизнь царицы Карфагена
Пресек, когда расторгнув узы плена,
Троянец лживый паруса поднял,
И всеми клятвами, которых нарушал
Гораздо более, когда бы счесть измены
Мужчины,— чем язык их женский насказал:
В котором месте мне назначено тобою,
Там завтра буду ждать тебя ночной порою.
Лизандр. Сдержи же слово честно, милый друг!
Но посмотри: сюда идет Елена.

Входит Елена.

Эрмия. Привет мой Елене прекрасной! Куда так спешите?
Елена. Кто это — я-то прекрасна? привет вы к себе обратите.
Вашей красою Димитрий пленен: вот краса — так краса!
Звезды полярныя — ваши глаза,
И слаще ваш голос звучит, чем вечерней зарей
Пастуху песня птички звучит полевой,
Когда рожь на полях зеленеет,
Когда все и цветет и алеет.
Зараза прилипчива — но для чего же
И красота не прилипчива тоже?
Заразилась бы я вами вся с этих пор,
Вашим голосом слух, вашим взором мой взор
И язык мой мелодией сладкой, на вашу похожей!
Отдавайте мир целый мне : — Если Димитрия нет,—
Лишь его мне, его... за него уступлю целый свет...
Научите жь меня как глядеть, вести речь,
Чем вы сердце его так умели привлечь?
Эрмия. На него я все хмурюсь, а он все ко мне.
Елена. Кабы так улыбаться, как вы хмуритесь, мне!
Эрмия. Пристает он с любовью, как я ни грублю.
Елена. Видно слаще когда ты грубишь, чем когда я молю!
Эрмия. Чем постылей он мне, тем ему я милей.
Елена. Тем постылей ему, чем люблю я сильнее!
Эрмия. Разсуди жь ты сама, виновата ли я?..
Елена. Нет, не ты — красота виновата твоя...
Кабы в этой вине да была виновата моя!11
Эрмия. Успокойся однако! Меня ужь ему не видать:
Мы с Лизандром отсюда решились бежать.
Вот, пока не сошлася я с милым моим,
Так Афины казались мне раем земным,
Какова же должна быть у милаго сила,
Когда в ад она мне самый рай обратила?
Лизандр. Елена, мы тайну откроем вам всю не робея.
Лишь посмотрится под вечер завтра Фебея
Серебряным ликом в стекло водяное
И жидкими перлами луг оросит...
Бегство любящих час тишины защитит
(Укрывавший не раз уже бегство такое) —
Из Афин мы уйдем потаенной тропою.
Эрмия. И в лесу, где бывало с тобою мы две,
Безпечно лежим на зеленой траве,
Облегчая сердца током сладостным речи...
Там мы с милым назначили место для встречи.
Взор последний, мы бросив на город родной
В чужих людях искать пойдем дружбы иной,
Ты же, детства подруга, прими мой привет на прощанье,
Помолися за нас — и Димитрия дай тебе Бог по желанью.
До свиданья, мой милый — увидимся там!
Томиться до завтра придется без пищи очам!
(Уходит.)
Лизандр. Увидимся!.. с вами Елена позвольте проститься.
Как вы по Димитрие, так пусть по вас он томится.
(Уходит.)
Елена. Ведь счастье же иным вот, а не мне!
Слыву красавицей я с нею на ровне:
А что мне в том? Меня Димитрий убегает,
И знать не хочет он, что все другие знают.
Очами Эрмии безумно увлечен
Во сне и на яву, все ими бредит он;
А я увлечена к нему безумной страстью!
Дурному, пошлому порой своею властью
Любовь дает и красоту и вид:
Не оком — но душей любовь глядит...
И от того крылатый Купидон
Всегда слепым изображен;
В нем нет нисколько разсужденья:
Без глаз и с крыльями — он весь одно стремленье!
Любовь слывет дитятей у людей
Затем, что в выборе ошибки сплошь у ней.
Как дети в играх клятв готовы надавать
И клятвам изменить потом безпечно —
Так и дитя-эрот, о клятвах забывать
Привык, клятвопреступник вечной.
Пока глаз Эрмии Димитрий не видал,
Был мой он — клятвы сыпалися градом —
Растаял этот град, ея согретый взглядом,
И ливень новых клятв пред нею побежал.
О бегстве Эрмии пойду доставлю весть я:
Наверно в лес пойдет он завтра в час ночной
Ее отыскивать. Авось, я за известье
Дождуся ласки хоть одной...
Но, что бы ни было, все облегчу я горе,
Увижу милаго и вновь увижу вскоре12.
(Уходит.)

СЦЕНА ИИ-я.
Афины. Комната в хижине.
Входят Харя, Основа, Дудка, Пила, Голодай и Бурав.
Пила. Вся ли наша компания здесь?
Основа. Вы бы лучше перекликали нас всех, одного за другим, по списку.
Пила. Вот у меня лист с прописанием имен и прозваний всех, кто только найдены в Афинах способными играть в нашей интермедии перед молодыми, князем и княгинею, вечером в высокоторжественный день их бракосочетания.
Основа. Первое дело, любезный Петр Пила, разскажи ты нам достоканально, что за пьеса, потом прочти имена актеров и назначь роли.
Пила. Дело! так вот, честные господа, какая наша пьеса: это — прежалостная комедия и прежестокая смерть Пирама и Тизбы13.
Основа. Первый сорт пьеса, могу вас уверить — и самая увеселительная. Ну, теперь, добрейший Петр Пила, потрудись сделать перекличку всем нашим актерам по списку. Честные господа, становитесь рядом.
Пила. Откликайся каждый на вызов. Ник Основа, ткач!
Основа. В наличности. Скажите, какая моя роль и продолжайте.
Пила. Вы, Ник Основа, назначены тут Пирамом.
Основа. А кто такой этот Пирам?.. любовник или тиран?
Пила. Любовник, который сам себя убивает благороднейшим манером, от любви.
Основа. Надо будет в чувство произойти, чтобы представить как следует. Если я за это возьмусь, то скажите слушателям, чтоб они берегли свои глаза. Я подыму бурю, рыдания в некотором роде. Переходите к другим; но ведь собственно, у меня талант на тиранов. Я бы редкоснейшим манером мог сыграть Ерклеса14 — чтоб кошки визжали, что бы все разгвоздить.

Скалы разъяренны
Столкнувшись дрожат,
Разбивают препоны
Темничных врат.
В колеснице Феб
Вдали возблестит...
Веленья судеб
По воле своей извратит!

Вот оно, высокое-то! Ну, называйте других актеров! Это — Ерклесовский тон, тиранский тон: любовный будет пожалостиве.
Пила. Франциск Дудка, скорняжных дел мастер.
Дудка. Здесь, Петр Пила!
Пила. Вы возьмите на себя Тизбу.
Дудка. А что это за Тизба? странствующий рыцарь?
Пила. Это — королевна15, в которую Пирам, примерно сказать, влюблен.
Дудка. Нет, ужь, сделайте милость, увольте меня от женских ролей: у меня борода пробивается.
Пила. Это ничего: вы будете играть в маске и говорить только голосом, как можно потоньше.
Основа. Коли только можно закрыть лице, так вы мне лучше дайте Тизбу, я буду говорить канальски тоненьким голоском: Тизна, Тизна!.. о, Пирам, мой любовник драгой!— твоя Тизна драгая, твоя дева драгая!
Пила. Нет, нет! вы ужь играйте Пирама, а вы Дудка — Тизбу.
Основа. Хорошо, дальше!
Пила. Робин Голодай, портной.
Голодай. Здесь, Петр Пила.
Пила. Вы, Робин Голодай, должны играть Тизбину мать.
Том Харя, медник.
Харя. Здесь, Петр Пила.
Пила. Вы — Пирамова отца, сам я — Тизбина отца. Вы, Бурав, столяр — роль льва и, я надеюсь, пьеса распределена как следует.
Бурав. Льва-то у вас роль написана ли? пожалуйста, если написана, дайте ее мне теперь же,— потому как я на ученье несколько туповат.
Пила. Можно на обум играть — и учить тут нечего: только рычать.
Основа. Дайте вы мне сыграть льва: я буду так рычать, что возвеселю сердца слушателей, я буду так рычать, что князь закричит: фора! порычать еще, еще порычать!
Пила. Если выйдет через-чур ужь страшно, вы испугаете молодую княгиню и барынь: вы — рычать, а оне кричать — и выйдет то, что велят нас всех повесить!
Все. Всех повесят, сколько нас ни-на-есть!
Основа. Это точно, братцы, если вы напугаете барынь до того, что оне лишатся чувств, то пожалуй, тут ни на что не поглядят: возьмут — да и перевешают нас всех! но я ведь так изменю голос, что буду рычать сладко, рычать как птенчик голубиный, буду соловьем рычать.
Пила. Да не след вам играть никакой другой роли, кроме роли Пирама, потому, Пирам с приятным лицем человек, красивый человек, как бывает по праздникам человек, милка человек, дворянчик человек: от того вам непременно следует играть Пирама.
Основа. Быть тому делу так: беру на себя роль Пирама... Только с какаго же цвета бородой мне играть?
Пила. Ну, это все равно, с какой хотите16. И так, господа, вот вам ваши роли, и я прошу вас, умоляю вас, заклинаю вас вытвердить их к завтрашней ночи — и ждите вы меня в дворцовом лесу за городом, при лунном свете: там мы и сделаем пробу: потому, если мы сойдемся в городе, сберется это вокруг компания, помешает — и секрет наш откроется. Я, между тем, приготовлю список бутафорских вещей, которыя для нашей пьесы нужны. Пожалуйста же, господа, не обманите!
Основа. Непременно сойдемся и сделаем пробу, не совестясь и не робея.
Пила. Приложите старание, приготовьтесь17. Прощайте! У княжескаго дуба увидимся.
Основа. Что тут толковать! хоть тресни — а приходи!
(Уходят.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
СЦЕНА И-я.
Лес за Афинами.
Фея с одной стороны, Пук с другой.
Пук. Что это, Фея? куда держишь путь?
Фея. По холмам, по долам,
Через глушь и загороды,
По лесам, по лугам,
Через пламя, через воды
Облетать везде должна
Я быстрее, чем луна,
Я служу цариц Фей.
Поливать должна у ней
Я на зелени полей
Все волшебные кружечки18.
Видишь буквиц на лужечке?
Фей царица, словно мать,
Как питомиц и лелеетъ19.
Видишь, пятнышки пестреют
На одеждах их златых?
То — рубины дорогие,
То — агаты росписные,
И краса и запах их.
Капель свежей росы, нет ли где — поглядеть,
В ушко по жемчужинке каждому цветику вдеть..
До свиданья, дух увалень20. Некогда мне!
Скоро сильфы слетятся в ночной тишине.
Пук. Сегодня жь ночью будет и царь шабаш держать.
Смотрите, чтоб царицу ему не повстречать.
Наш царь весьма разгневан: в досаде он большой,
Царица водит мальчика красавчика с собой,
Что у царя индейскаго украден — и у ней
Доселе еще не было болванчика милей.
Ревнивый Оберон себе ребенка хочет взять,
Чтоб он в лесах дремучих ходил за ним пажем.
Царица жь и не думает ребенка уступать,
В цветы его все родит, души не слышит в нем.
И, где б теперь ни встретились — на поле ли зеленом,
У светлаго ль источника, под звездным небосклоном,—
Сейчас они за ссору — и эльфы разбегутся
От страха и в дубовые все в жолуди забьются.
Фея. Иль нрава и обычая я твоего не знаю,
Иль духа шаловливаго я здесь теперь встречаю,
По имени Робина. Ты точно самый тот,
Кто часом то красотку-крестьяночку спугнет,
То снимет с кринки сливочки, то долго маслу сбиться,
Хоть до поту лица трудись хозяйка, не дает,
Иль браге помешает порой перебродиться;
То в глушь ночнаго путника в лесную заведет
И долго страхом тешится. Но кто тебя зовет
Красавцем, Пуком миленькимъ21, тому и сладко спится,
И дело у него как будто в две руки спорится...
Не ты ли?
Пук. Это точно: сказала правду ты.
Я самый тот веселый товарищ темноты —
Я — Оберонов шут, и он смеется по неволе,
Когда коня я сытнаго обманываю в поле,
Вдали заржавши тихо кобылкой молодою;
Иноместь, с пьяной бабою я шуточку сострою:
В стакан, печеным яблоком свернувшись, заберуся,
Как поднесет лишь ко рту — я в губы ей толкнуся
И фартук полинялый, хоть выжми, взмок от пива!
А то, карге старухе ворчливой и болтливой,
Лишь угостить сберется внучат разсказом длинным,
Вдруг подвернусь я трехногим я стуликом старинным
И в миг из-под старухи скользну и ведьма — бух!
От кашля у нея тогда захватывает дух,—
А все, бока поджавши, неистово-безчинным
Тогда зальются хохотом — и всяк готов божиться,
Что так не приходилось давно ужь веселиться!
Но, прочь отсюда, Фея! Смотри, вот Оберон.
Фея. А вот моя царица! не впору прибыл он!

СЦЕНА ИИ-я.
Входят Оберон с своей свитой с одной стороны, Титания с своею с другой.
Оберон. Не в добрый час при лунном свете мы
Встречаемся, надменная Титания!
Титания. Как? это Оберон ревнивый? дальше Феи,
Я заклялась делить с ним ложе и беседу.
Оберон. Стой, дерзкая! не я ль твой муж и господин?
Титания. Так что-ж что муж? Тебе жена я тоже,
А ты украдкою покинул край волшебный
И вид Корина принял и сидел
По целым дням, играя на свирели,
Стихи любовные влюбленный сочиняя
Филлиде? А зачем, позволь спросить,
Пожаловал теперь ты с дальних гор индейских?
Да вот зачем — я знаю: амазонка
Суровая, в сандалии обутая,
Воинственный предмет твоей последней страсти,
Выходит за Тезея. Ты явился
Их поясу счастие и радость принести.
Оберон. Как можешь ты, посовестись Титания —
Меня за Ипполиту упрекать,
Когда ты знаешь, что известна мне
Твоя любовь к Тезею? Да! не ты ли
Заставила его во тьме ночной уйдти
От Перигении, которую увез он?
Не для тебя ли он Аглае, Антиопе
И Ариадне изменил прекрасной?
Титания. Все это ревности одной придирки!
И, вот ужь с половины лета22, где б мы
Ни встретились — в долине ль, на холму ли,
У тростников поросшаго ль ручья,
На берегу ль утесистом морском,
Куда водить мы ходим хороводы23,
Под музыку свистящую ветров,—
Ты вечно возмутишь своей несносной,
Неугомонной бранью наши игры.
От этаго, наскучив понапрасну
Играть нам музыку свою,
В отмщенье ветры с моря нанесли
Зловредные туманы и пары,
Которые, на землю опускаясь,
Реченкам самым мелководным столько
Отваги дерзкой придали, что вдруг
Через края оне перелилися.
С тех пор быки ярмо напрасно тащут
И пот оратая задаром гибнет,
Во цвете рожь завяла, не успев
На вешнем солнышке заколоситься;
Пустеют выгоны в затопленных полях,
От падежа скота вороны разжирели;
Покрылись тиною веселых игр места;
Извивистые лабиринты24
Тропинок, по лугам протоптанных, ужь ныне
Не различимы, нет по ним следов!
У смертных человеков отняты
Все радости зимы и даже ночь
Не восхваляется веселым гулом песен.
За это все луна, властительница вод,
От гнева побледневши, наводнила
Туманами и сыростию воздух,
И ревматической заразой дышет он;
И в хаосе стихий все года времена
Перемешались — иней седовласый
В шипки младые алых роз закрался;
На подбородке и на ледяном
Зимы-старухи черепе, порою
Благоуханная гирлянда Лета
Виднеется, как будто бы насмешка.
Весна и лето — и плодами
Беременная осень и зима
Сердитая,— своей обычною одеждой
Меняются друг с другом: изумленный,
Их распознать не может ныне светъ25.
И это племя бед произошло
От наших ссор, от нашего раздора!
Злосчастий мы родители, творцы.
Оберон. Так помоги беде, все от тебя зависит!
Зачем же Оберону своему
Наперекор все делает Титания?
Не важнаго прошу: приемыша-мальчишку
Себе в пажи.
Титания. Нет, не бывать тому!
За весь волшебный мир не уступлю я
Ребенка: мать его посвящена
Была в мое служенье — и не раз,
Благоуханным воздухом индейским
Дыша, по целым мы часам бывало,
Одна к другой склонясь, проговорим.
Не раз, со мною сидя, на песке
Нептуновом на желтом, быстрым взглядом
Она суда купцов следила по волнам;
И мы смеялись, как бывало станут
Полнеть и надуваться паруса,
Вдруг забеременев от ветра-шалуна,
И тут она; носившая тогда
Под сердцем моего пажа-малютку,
Начнет, бывало, уточкою ходя
И переваливаясь, парусов
Движенья передразнивать: потом
Начнет по воздуху летать и натаскает
Мне сору разнаго, как будто возвращаясь
С товарами из дальняго пути....
Но смертная была она26 и этим
Ребенком умерла; и в память ей
Я мальчика взяла на воспитанье,
И в память ей с ним не разстанусь я!
Оберон. Ты долго ли в лесу намерена остаться?
Титания. Да может быть, отпразднуем здесь свадьбу
Тезееву и, если ты не прочь
Принять участье в наших хороводах
И хочешь поглядеть на игры наши
При свете лунном, оставайся с нами!
А нет, так обойдемся без тебя.
Оберон. Отдай мальчишку и пойду с тобою.
Титания. За целый мир твой не отдам! За мной,
Подруги! если здесь остаться, выйдет худо.
(Титания и ея свита уходят.)
Оберон. Ну, хорошо! ступай своей дорогой!
Но из лесу не выйдешь ты, пока
Тебе не отплачу я за обиду!
Мой милый Пук! поди сюда: ты помнишь,
Как я однажды, сидя на скале,
Сирену слушал, на спине дельфина
По морю плывшую... Так сладки были
Из уст ея стремившиеся звуки,
Что море непокорное затихло
Под эти песни; не одна звезда
С небесной сферы сорвалась в восторге,
Чтоб слушать девы моря голос.27
Пук. Помню.
Оберон. Тогда же видел я (не мог ты видеть):
Летел между луной холодной и землею
В вооруженьи полном Купидон;
Прицелился в прекрасную весталку,
Что царствует на западном престоле;28
Из стрел любовных своего колчана
Острейшую он наложил на лук,
Как будто тысячу сердец сбираясь
Пронзить; но огненная та стрела
Младаго купидона вдруг погасла,
Я видел, в целомудренных лучах
Луны водяно-влажной — и прошла
Спокойно-тихо царственная жрица,
Вся в думах девственных, от обаянья
Свободна... И заметил только я
Куда стрела эротова упала.
Упала же она на западный цветок.
Молочно-белый прежде,— побагровел
Он от любовной раны: с этих пор
Зовется приворотною травою.29
Поди, сыщи!... Я травку эту раз
Тебе показывал: довольно века
Заснувших глаз ея помазать соком,
Чтоб женщина-ль, мужчина-ль до безумья
Влюбились в первую живую тварь, какая
В глаза им кинется потом!
Сыщи же травку мне и возвращайся
Скорей, чем проплывет версту левиафан.
Пук. Я облететь кругом всю землю в сорок
Минут могу.
(Уходит Пук).
Оберон. Лишь сок бы этот мне!
Подстерегу Титанию, как только
Заснет она: я влагой орошу
Ей очи, и, что первое увидит
Она проснувшись,— льва ли это, волка ль,
Медведя ль, филина ль, быка ли,
Мартышку ль суетливую,— полюбит
Она всей силой страсти в тот же час.
И, прежде, чем с очей сниму я обаянье,
(Что сделать я могу легко другой травой)
Добьюсь, что мне в пажи отдаст она мальчишку.
Но это кто идут?... Ведь я невидимъ30
И разговор могу подслушать их.

Входит Димитрий; Елена за ними следует.

Димитрий. Я не люблю тебя, не приставай ко мне ты!
Где Эрмия прекрасная с Лизандром?
Его сгубил бы я — а ею погублен!
Ведь ты сказала мне, что убежала
Она сюда, вот в этот самый лес?
Пришел я в лес — и точно как в лесу31,
Затем, что Эрмии нигде не вижу*
Пошла же прочь и не гонись за мной.
Елена. Да вы меня к себе влечете, камень
Жестокосердый!... только не железо,
А сердце, верное как сталь влечете!
Откиньте притяженья силу вы —
Во мне влечение само исчезнет.
Димитрий. Да что влечет вас?... Сладкими речами
Влеку я чтоль? Не на отрез ли вам я
Сказал, что не могу любить и не люблю.
Елена. А я за это вас люблю еще сильнее!
Я собаченка ваша... Да, Димитрий!
Меня вы бейте — ластиться я буду;
Со мной как с собаченкой обходитесь,
Толкайте, бейте вы меня
И презирайте, и губите,—
Позвольте лишь, хоть презренной, от вас
Не отставать! Ужь кажется, какого
Я места низкаго в душе у вас прошу —
Чтоб обходились вы со мною как с собакой —
А дорого и это место мне!
Димитрий. До крайности хот вы ко мне недоводите
К вам отвращения! И так ужь, право,
Глаза мои на вас бы не глядели.
Елена. Мои б на вас глядели целый век!32
Димитрий. Девичья честь вам ни почем! Вы ночью
Из города ушли и отдаетесь в руки
Тому, кем не любимы вы нисколько!
Вверяете соблазнам всем ночным,
Пустыни всем внушениям лукавым
Клад непорочности девичьей дорогой!
Елена. Моя защита — ваша добродетель!
И где же ночь? Ваш лик сияет мне,
И потому, не тьма кругом меня.
И этот лес — совсем он не пустынен,
Мирами целыми людей наполнен он...
Вы для меня не свет ли целый?
Ктож скажет мне, что я теперь одна,
Когда мой целый мир меня здесь видит?
Димитрий. Уйду я от тебя, в кусты запрячусь,
Зверям оставлю диким на съеденье.
Елена. У самаго у дикаго из них
Все не такое сердце, как у вас!
Ну, хорошо! Бегите! Это будут
Истории на выворот: от Дафны
Бежит здесь, значит, Аполлон,
А Дафна гонится за быстроногим...
Преследует дракона голубица,
Лань смирная усилья напрягает
Настигнуть тигра лютаго: увы!
Напрасныя усилья, если слабость
За силою бегущей погналась!
Димитрий. Противно слушать... Дай уйдти, отстань!
А не отвяжешься, так берегися:
В лесу придется худо от меня.
Елена. Ах! в городе, в полях, во храмах — худо
От вас мне приходилося везде.
О, постыдитесь: надо мной ругаясь,
Ругаетесь над полом вы моим...
Не в силах же, как вы, мы за любовь сражаться,
Не нам, а вам за нами след гоняться.
А все-ж я за тобой: не отвергай, молю!
Пусть гибну от руки того, кого люблю.
(Уходит вслед за Димитрием).
Оберон. Путь добрый, Нимфа! Прежде, чем отсюда
Найдет он выход, совершится чудо.
Ты будешь от него бежать,
Он о любви тебя смиренно умолять.
(Возвращается Пук).
С тобой цветок? Здорово, мой летучий!
Пук. Вот он.
Оберон. Давай сюда его скорее!
Я знаю берег, где цветут
И тмин и буквицы большия,
Качаясь, из-за трав встают
Фиалки скромныя ночныя,
У каприфолий под шатром
С Дамасской розою рядком.
На тех цветах, как на постели,
Спит, убаюкана порой
Ночною пляской круговой
И шумом праздничных веселий,
Титания; с себя там змей
Скидает кожу росписную —
Покров по мерке роста Фей.
И этим соком орошу я
Глаза Титании моей,
И прихотливую мечту я
Вложу на время в сердце ей.
Возьми и ты,— или скорей,
В лесу Афинянку найди ты...
В безчувственнаго влюблена,
Бедняжка, мучится она;
Вот этим соком ороси ты,
Ему глаза во время она.
Устрой же так, прошу заметить —
Чтоб никого не мог он встретить
Проснувшись, кроме той одной
Афинской девы молодой:
Его узнаешь по одежде!
Ступай, исполни: я в надежде!
Да постарайся, чтобы он
В нее сильнее был влюблен,
Чем влюблена была в него бедняжка прежде.
Лети же, Пук! явиться будь готов
Ко мне, до крика первых петухов.
Пук. Извольте быть покойны, повелитель!
Исполнит все усердный ваш служитель!
(Уходят).

СЦЕНА III-я.
Другая часть леса.
Является Титания с своими феями.
Титания. Скорей хоровод — и песню фей дружней!
Потом на треть минуты33 удалитесь:
Кто в почках роз гусениц истреблять,
Кто — воевать с летучими мышами,
И кожу крыльев их моим сильфидам-крошкпм
На платье добывать, кто гнать отселе
Несноснаго, крикливаго сыча,
Что ночи на пролет аукает, дивяся
На легких фей: навейте сон мне песнью;
Потом за дело: я же отдохну!

Песня.34

Первая фея. Вы колючие ежи,
Змеи пестрыя, ужи...
Прячьтесь в норы поскорей,
В роще спит царица Фей.
Хор. С нашей песнью, соловей,
Слей ты песенку свою.
Баю-баюшки-баю,
Баю-баюшки-баю.
Чтоб царица здесь спала
Не боясь ни чар, ни зла.
Доброй ночи — почивай,
Баю-бай, баю-бай!
Первая фея. Длинноногий ткач-паук,
Червячек и черный жук!
Прочь отсюда поскорей,
В роще спит царица фей.
Хор. С нашей песнью, соловей,
Слей ты песенку свою.
Баю-баюшки-баю,
Баю-баюшки-баю!
Чтоб царица здесь спала
Не боясь ни чар, ни зла.
Доброй ночи — почивай;
Баю-бай, баю-бай!
Вторая фея. Разлетайтесь — лишь одной
Надо быть сторожевой!
(Exeunt феи. Титания спит.)

Входит Оберон.

Оберон. Что увидишь, пробудясь,
(Выжимает соки трав на веки глаз Титании.)
Полюби ты веей душой!
Будь то кот, медведь большой,
Леопард, иль вепрь лесной
Со щетиной поднятой,
Обезьяна, иль коза...
Чтоб ни кинулось в глаза,
Лишь проснувшись взглянешь ты,
Станет чудом красоты:
Просыпайся жь, оглянись
И в уродство ты влюбись!
(Уходит.)

Входят Лизандр и Эрмия.

Лизандр. Ты, любовь моя, устала, мы в лесу давно идем!
Да и правду молвить, мне теперь легко с дороги сбиться,
Лучше, Эрмия, когда ты не находишь худа в том,
Здесь теперь бы до разсвета отдохнуть остановиться.
Эрмия. Как тебе, Лизандр, угодно! Ты постель сыщи себе,—
На пригорок я склонюся утомленной головой.
Лизандр. Пусть же общим изголовьем будет мне он и тебе!
Одно сердце, одно ложе и любви полно одной.
Эрмия. Нет, Лизандр мой добрый! это через-чур ужь будет близко,
Из любви ко мне, молю я, ляг подальше, милый мой.
Лизандр. Нежный друг мой, но за что же обо мне так думать низко?
Ты любовью слов любовных смысл должна понять прямой.
Ваше сердце, разумел я, так с моим уже сроднилось,
Что выходит из обоих сердце общее одно;
Ваша грудь с моею грудью, клятвой так совокупилась,
Что, хоть две их, но в обеих чувство верное одно.
И позволить вы не бойтесь разделить мне ложе с вами:
Ложь на ложе здесь не ляжетъ35, честь порукой в том моя!
Эрмия. Вижу я: большой ты мастер, мой Лизандр, играть словами.
Но девичий стыд и скромность прокляла б наверно я,
Еслиб вздумала Лизандра я во лжи подозревать!
Ради чести, друг мой нежный, и приличий ради только
Ляг подальше от меня ты, ляг, как следует лежать,
Чтобы скромность не нарушить, ляг далеко ты на столько,
Как с девицей честный рыцарь по закону должен спать.
Доброй ночи, нежный друг мой! Пусть любовь твоя продлится,
До тех пор, пока придется с милой жизнию проститься!
Лизандр. На прекрасную молитву я «аминь» готов сказать.
Не любви моей, а жизни верно прежде прекратиться!
Вот постель моя. На очи сон дары тебе пролей!
Эрмия. Будь желанья половина для желающих очей!
(Оба засыпают.)

Входит Пук.

Пук. Вот я лес обрыскал весь,
Но Афинянина здесь
Не нашел, я и не мог
Испытать над ним цветок.
Тихо... полночь... Вот один!
Он по платью — из Афин.
Это самый тот, о ком
Говорил властитель мой,
Кто девичьею красой
Пренебрег; и крепким сном
Тут же, на земле сырой,
Спит и дева, лечь не смея,
О, бедняжка! близь злодея!
Погоди жь, любезный мой!
Приворотною травой
Омочу тебе я веки;
В грудь холодную твою
Я огонь любви пролью,
И отгонит сон на веки
Пламень страсти от очей.
Просыпайся же скорей,
Как я только удалюся....
Я к царю теперь помчуся.
(Ехии.)

Входит Димитрий и за ним бежит Елена.

Елена. О, милый, хоть убей, но лишь остановись!
Димитрий. Добром я говорю: отстань иль берегись!
Елена. Не покидай меня одну во тьме ночной.
Димитрий. Прочь! я хочу идти один, а не с тобой.
(Димитрий уходит.)
Елена. Нет сил бежать. Едва я дух перевожу;
Тем непреклонней он, чем пламенней прошу.
Блаженна Эрмия, гдеб ни была она:
Ей благодать очей влекущая дана!
Но от чего-ж у ней блестящи очи стали?
Ужель от соли слез? Не чаще ль орошали
Оне мои глаза? Нет, как медведь лесной,
Дурна должно быть я! встречаяся со мной,
Бегут и звери все. Чему же удивляться,
Что для Димитрия и вид мой нестерпим,
Как вид чудовища? С каким пришлось справляться
Мне зеркалом и лживым и кривым,
Когда я с Эрмией осмелилась равняться?
Но это кто? Лизандр? и на земле лежит?
Он умер или только спит?
Не вижу крови я и ран не примечаю...
Коль живы только вы, проснитесь, умоляю,
Проснитесь, добрый мой Лизандр!

Лизандр (в полусне). Я за тебя готов в огонь и в воду.
(Просыпаясь.)
Прозрачная Елена!.. Надо мной
Свершает чудо здесь волшебница природа,
И сердце вижу я в груди твоей сквозной!
Димитрий где? Скажи, где он? Как точно
То имя гнусное придумано нарочно,
Чтоб от меча погиб он моего.
Елена. О, нет, Лизандр! За что вы на него?
Мой добрый друг! он вам соперник неопасной.
Он любит Эрмию? но что вам до того?
Довольны будьте вы, что любит он напрасно.
Лизандр. Доволен Эрмией? Раскаяваюсь я
В минутах, расточенных в скую с нею.
Не Эрмия — о нет! Елена — страсть моя!
И ктож бы не был рад душею всею
На голубя ворону променять?
Разсудок должен волей управлять,
А он мне говорит, что вы ея милее.
До срока никогда созреть не может плод.
Я молод был и недозрел.... но вот,
Я в полном разум — и над моей свободой
Отныне стал разсудок воеводой,
На ваши очи он оборотил мой взгляд...
Я в них, в любовной книге безконечной
Сказаний о любви читаю целый ряд!..36.
Елена. За что же я должна терпеть обиды вечно?
От вас презрение я заслужила чем?
Еще-ль удел не горек мой? Еще ли
Не горек, юноша? Что хуже этой доле,
Что взгляда не могу я вымолить ничем
От милаго?.. И вдруг над бедной мною
Вы тоже насмехаетесь!.. Сказать
Должна по правде я: от вас не ожидала
Обиды я такой; вас не таким я знала!
За вежливаго рыцаря считать,
За честнаго привыкла дворянина!
Ужели же, когда один мужчина
Отвергнеть женщину, так всем другим должна
Посмешищем и жертвой быть она?
(Уходит.)
Лизандр. Знать, Эрмии она здесь не видала.
Спи, Эрмия! Отсель, чтоб никогда
Лизандра ты ужь больше не встречала!
Как от сластей в желудке тошнота,
Как заблуждения, что человек покинул,
Противней чем другим, тому кто их отринул,
Так ненавистна ты душе моей:
Ты заблуждение мое и пресыщенье,
Пусть все к тебе питает отвращенье,
А я пусть всех сильней!
Елене посвящу себя я на служенье,
И буду рыцарем красавицы моей.
(Уходит. Эрмия просыпается.)
Эрмия. Спаси, спаси, Лизандр... скорее подойди!
Сорви, сорви змею с моей груди!
О, сжалься надо мной! Ужасный сон! Мне душно....
Лизандр, я вся дрожу от ужаса... Во сне
Я видела: змея впивалась в сердце мне,
А ты глядел с улыбкой, равнодушной
Лизандр! но где же он? Лизандр, мой нежный друг!
Не слышишь что ли ты? хоть бы единый звук!
Увы! где ты? скажи хоть слово, умоляю:
Я вся дрожу, от страха умираю...
Ни слова!.. значит нет тебя? Так я пойду?
Тебя, иль смерть сейчас же я найду.
(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
СЦЕНА 1-я.
Та же част леса. Царица Фей лежит спящая,
Входят: Пила, Голодай, Бурав, Основа, Дудка и Рыло.
Основа. Все ли мы собрались?
Пила. До единаго, до единаго! И здесь пречудесное, преудобное место для нашей пробы. Эта вот зеленая поляна будет нам сценой, этот куст боярышника уборной — и мы представим все в лучшем виде, как оно должно быть, в присутствии князя.
Основа. Петр Пила!
Пила. Что тебе, неугомонное дитятко?
Основа. Есть тут вещи, в этой комедии о Пирам и Тизбе, которыя никак не понравятся. Первое дело, на счет меча: чтобы самого себя поразить — обнажит это Пирам совсем наголо... Барыням, пожалуй, покажется зазорно: как ты думаешь?
Рыло. Раздуй меня горой! это точно дело щекотливое.
Голодай. Я полагаю так, что резню-то нам совсем бы оставить, чтобы худа не вышло.
Основа. Ничего не оставить... Я также придумал средство, что все будет в совершенств. Напишите мне пролог — ну, и в прологе-то пусть будет сказано, что мы нашими обнаженными мечами никому дурна не сделаем и что Пирам зарежется не взаправду, а так, для примера, и, для большаго обезпечения, сказать, что Пирам дескать не настоящий Пирам, а Основа ткач. Это их избавит от всякаго страха.
Пила. Резон! пролог, так пролог. И написать его восьмистопными и шестистопными стихами.
Основа. Подымай выше! Надбавь еще две стопы: чего их жалеть37.
Рыло. Не испугались бы тоже барыни льва?
Голодай. Боюсь я этого, признаться вам.
Основа. Это точно: вы, честные господа, сами поразсудите: привести — Боже нас упаси — льва, льва в такое место, где есть барыни! это — дело преопасное. Потому, я вам скажу, не бывает дикаго зверя страшнее, чем лев, да еще притом живой, и надобно об этом основательно разсудить.
Рыло. Значит, нужен еще другой пролог, на счет льва.
Основа. Нет! Надобно только по имени его назвать и чтобы половина человеческаго лица видна была из-за львиной гривы и сам он пусть скажет вот что, или что нибудь в этом род: «Сударыни, дескать,» или «прекрасныя госпожи,— убеждаю» мол «вас я»» или: «прошу вас я,» или «умоляю,» мол «вас я, не извольте пугаться, не извольте дрожать: жизнию» дескать «за вас отвечаю. Если вы полагаете, что я заправский лев,— это, я вам скажу, жалкое заблуждение. Нет! я вовсе не такая дикая, необузданная скотина; я человек, как все люди.» Ну, и потом, пусть назовет себя по имени и объявят, как следует, что он дескать Бурав — столяр.
Пила. Хорошо, быть тому делу так. Но вот еще тут две трудныя вещи. Начать с того, что надобно провести лунный свет в комнату, потому что, как известно вам, Пирам и Тизба встречаются при лунном свете.
Бурав. То-то! Будет ли только месяц светить в ту ночь, когда мы станем представлять нашу пьесу?
Основа. Календарь, календарь! Посмотрите в месяцослов: отъищите лунное сияние, отъищите лунное сияние.
Пила Да, сияние в эту ночь непременно будет.
Основа. Так, значит, мы оставим незатворенной ставню большаго окна той комнаты, где мы будем играть и лунный свет пройдет через скважину.
Пила. Так. А не то, войдти кому нибудь с зазженным пучком терновнику и с фонарем, да и сказать, что он пришел изображать или представлять что-ли лунное сияние. Теперь, другая история: нужна нам стена в залу, потому что Пирам и Тизба, как гласит история, разговаривают друг с другом через трещины стены.
Рыло. Ведь не ухитримся притащить стену в комнату, как вы, Основа, скажете?
Основа. Кто нибудь должен представлять стену — и пусть он будет обмазан известью, или глиной, или, пожалуй, облеплен штукатуркой, чтобы ясно обозначалось, что он, дескать, стена, и пусть его держит пальцы, растопыря вот эдаким манером: таким образом и выйдут щели, через которыя будут шептаться Пирам и Тизба
Пила. Если это можно; так и все улажено. Ну, теперь ступайте, садитесь наземь и начинайте пробу. Пирам, вам начинать! Когда вы свою речь скажете, ступайте за куст: так точно и каждый, сообразно с своею ролью.

Появляется Пук позади их.

Пук. Что это за народ здесь, лыком шитый,
Горланит у царицыной постели?
А! собрались пиесу представлять!
Я слушателем буду, а пожалуй
И сам в актеры тоже попаду.

Пила. Говори, Пирам! Тизба, выходи !
Пирам. О, Тизба милая, цветов болдоуханье.
Пила. Благоуханье, бла-го-у-ха-нье.38
Пирам. ....цветов бла-го-у-ха-нье,
Не столь пленительно, как уст твоих дыханье!
Но чей-то слышу глас... молю я: здесь пребудь,
Пока пойду сию окрестность оглянут.
(Уходит в кусты.)
Пук. Чудной Пирам здесь, нечего сказать!
(Уходит.)
Тизба. Мне что ли говорить?
Пила. Ну, конечно вам, потому, поймите вы: он пошел осведомиться, что там за шум ему послышался и воротится сейчас назад*
Тизба. О, лучезарный друг, блестящий красотою,
Стыдящий лилию своею белизною/
Румянцем победил красу ты роз младых,
Могучей доблестью всех юношей иных!
Неутомимому ты верностью подобен
Коню. Я у ворот тебя трухмальных жду.
Пила. «Я жду тебя у триумфальных вратъ» — голова с мозгом!39 Да и не теперь еще это говорить. Это ты отвечаешь Пираму. А то проговорил свою роль одним духом без реплик, да и думает, что прав. Пирам, входите! ваша реплика ужь была: «ты верностью подобен
Коню...»
(возвращаются Пук и Основа с ослиной головою.)
Тизба. Неутомимому ты верностью подобен
Коню.
Пирам. Когда бы столь, о, Тизба, друг драгой,
Как описуешь ты, я был благоутробен,
Тогда б достоин бил я обладать тобой.
Пила. О, ужас, о, странное дело! Колдовство! молитесь, господа! бегите, господа! чур меня, чур!
(Мастеровые разбегаются.)
Пук. Я за вами пойду, вас в лесу обойду,
Вас в овраг, и в репейник, и в глушь заведу:
Обернусь то котом, то свиньею, то псом,
То медведем явлюсь, то блудящим огнем...
Буду хрюкать и ржать, буду лай поднимать —
И медведем реветь, и огнем перед вами сверкать.
(Уходит.)
Основа. Кудаж это они бегут? Мошенничество с их стороны ! Пугать вздумали!
(Возвращается Рыло.)
Рыло. Основа! тебя оборотили! что это я на тебе вижу?
Основа. Что видишь? Видишь на мне собственную свою ослиную голову — вот что видишь!
(Возвращается Пила.)
Пила. Молись, Основа, молись! Ты околдован.
(Уходят Рыло и Пила.)
Основа. Вижу я насквозь все их плутни!... Хотят из меня осла сделать, попугать, коли удастся. Так вот не сойду же с этого места, хоть они там тресни! Буду вот себе взад и вперед похаживать — да еще и петь буду. Пусть они слышат, что я не робею:

Черноперый ты мой дятел,
С темноранжевым носком,
Серый дрозд, лесной приятель,
С распрекрасным голоском!

Титания (просыпаясь). Кто этот светлый дух, поднявший песнью
Меня с цветнаго ложа моего?

Основа. Чижик — чижик — чижичек,
Маленький воробушек,
И несносная кликушка,
Злая счетчица кукушка.40

Потому, что будешь делать с глупой птицей? Кто скажет ей: врешь! когда она кукует.

Титания. О, милый смертный, спой еще, молю!
Мой слух твоими звуками пленен,
Как сердце видом пленено прекрасным!
Твоя краса влечет меня невольно
Сказать: люблю — и клясться, что люблю!

Основа. По моему разсуждению, милостивая государыня, это с вашей стороны весьма неосновательно. Но впрочем, правду то сказать, разсудок и любовь в наше время редко ведут друг с другом компанию. Жалости, право, подобно, что ни один добрый сосед до-сих-пор не взялся их помирить. Изволите видеть, могу и я съострить в нужном случае.
Титания. Ты столько же умен, как и прекрасен!
Основа. Ну, это Бог знает! Но будь у меня ума на столько, чтобы выбраться из этого лесу, с меня было бы совершенно достаточно.
Титания. Из лесу выйдти не желай...
Теперь, охотой иль неволей
Свыкайся, милый, с новой долей.
Я не простая эльфа, знай!
В краю волшебном, где мне все подвластно,
Цветет всегда весна и небо вечно ясно.
И я люблю тебя — и потому со мной
Иди, ты смертный, милый мой.
Я фей отдам тебе в услуги
И будут легкия подруги
Тебе носить из бездн морских
Сокровищ много дорогих;
Баюкать песнию отрадной
Твой сон на мягкой и прохладной
Постели из цветов лесных!
Я грубый твой состав телесный
Преображу — ты будешь дух небесный!
Скорей сюда Горох душистый, Моль,
Горчичное зерно и Паутинка!
(Являются четыре эльфы).
Первая. Я здесь.
Вторая. И я.
Третья. И я.
Четвертая. И я.
Все. Куда лететь?
Титания. Вот с этим господином вы
Любезнее как можно будьте.
Резвитеся, крутитеся, летайте перед ним,
Кормите абрикосами да вишеньем лесным,
Носите что ни есть ему и лучшаго и спелаго,
И ягоды смородины, и винограду зрелаго!
Ступайте вы медовые у пчелок красть соты,
Повыдергайте ножки им, что воском облиты,
И ночью вместо факелов вы зажигайте их!
Светите тоже глазками светящих червячков,
Когда мой милый склонится на ложе из цветов,
Нарвите вы у бабочек их крыльев росписных
И опахала легкия поделайте из них,
Чтоб лунный свет докучливый от взоров отгонят.
Теперь же, эльфы, честь ему извольте отдавать!

Первая эльфа. Честь имею кланяться, смертный!
Вторая. Честь имею кланяться !
Третья. Честь имею кланяться!
Четвертая. Честь имею кланяться!
Основа. От всего сердца благодарю вашу честь! Желательно бы знать имя вашей чести !
Первая. Паутинка.
Основа. Весьма рад покороче с вами познакомиться, милейшая госпожа паутинка. Если как нибудь я обрежу палец, то возьму смелость к вам обратиться. Ваше имя? Ваше имя, достойнейший господин?
Вторая. Душистый горошек.
Основа. Прошу вас передать мое глубочайшее почтение госпоже Шелухе, вашей маменьке, и господину Стручку, вашему братцу. Ваше имя, милостивый государь?
Третья. Горчичное зерно.
Основа. Любезнейший мой господин, Горчичное зерно! известны мни, известны ваши злоключенья! Злодей-великан Ростбиф погубил уже многое множество благородной родни вашей: могу вас уверить, что родство ваше не раз исторгало у меня из глаз слезы. В надежд поближе сойдтись с вами, благородный господин!

Титания. Идите вы за ним и в мой цветной шатер
Его ведите. Месяц влажный взор
Ужь устремил на нас: когда он так глядит,
Цветочек каждый плачет и скорбит:
Погибла чья нибудь девичья чистота!
Ведите милаго — и пусть он замолчит:
Печать ему молчанья на уста!
(Exeunt).

СЦЕНА II.
Другая часть леса.
Входит Оберон.
Оберон. Жду не дождусь узнать, проснулась ли Титания!
И что-то первое ей кинется в глаза,
И что-то полюбить должна она безумно?

Входит Пук.

Вот мой разсыльный... Ну, безпутный дух,
Что нас в лесу волшебном позабавит?
Пук. В уродину моя царица влюблена!
Вблизи беседки той священной,
От взоров смертных сокровенной,
Куда, в безмолвный час ночной
Она отходит на покой,
Там, словно мухи, цеховые,
Покончивши труды свои дневные,
Сошлися шумною толпой,
К дню торжества пиесу ставить,
Чтобы Тезея позабавить.
Из глупых рож глупейшая одна
Пирама представлять была должна.
Вдруг, сцену молодцу случилося оставить
И за кусты уйдти. Я миг тот улучил
И голову осла герою насадил.
И вот на сцену, роль читая,
Опять выходит мимик мой.
Едва его завидел люд честной,
Сейчас — как дикая гусей пугливых стая,
Ползущаго ловца приметившая взгляд,
Или, как галки глупыя, что выше
И в стороны все каркая летят,
Звук роковой оружия заслыша,—
Так от подобнаго себе и мой народ!
От штук моих, то тот, то этот упадет;
Кричат: разбой! бегут к Афинам: охи, ахи!
Все обезумели они в нелепом страхе
И каждый принимать готов
Бездушные предметы за врагов.
Колючие кусты их на пути терзают...
Кто шапку, кто рукав, кто все тут оставляет.
Я гнал их дальше в лес. Один
Остался лишь Пирам, милейший господин.
За сим Титания (так это ужь случилось)
Проснулась и в осла немедленно влюбилась.
Оберон. Удачней вышло все, чем ждать я даже мог...
А на глаза Афинянина сок
Любовный, так как было мною
Приказано, ты выжал ли?
Пук. Его я
Увидел спящим с девой молодою
Афинской — и когда пробудится от сна,
То кинется в глаза как раз ему она.

Входят Димитрий и Эрмия.

Оберон. Стой, тише. Вот Афинянин идет.
Пук. Девица точно та, а молодец не тот.
Димитрий. За что вы так к тому, кто любит вас, жестоки?
Врагам лишь делают подобные упреки.
Эримя. Едваль не к худшему придется прибегать!
Боюсь, что дал себя ты право проклинать.
Когда во сне своем Лизандр убит тобою,
Ты по ноги в крови — купайся ж с головою,
Убей ты и меня!
Так солнце верно дню на небе не бывало,
Как он был верен мне. Он мог ли убежать
От спящей Эрмии?... Скорей бы верить стала,
Когда б сказали мне, что можно прокопать
Насквозь весь шар земной, что в эту щель, лучами
Проникнув к обитающим под нами,
Там может месяц с солнцем в спор вступать...
Да, это так! Убит твоими он руками...
Таков убийцы мрачный, страшный вид.
Димитрий. То вид убитаго и точно я убит,
Пронзенный вашею жестокостью холодной.
А вы, убийца, смотрите свободно
И ясно, как Венера, что в лучах
Сияющих, горит в высоких небесах.
Эрмия. Лизандра моего куда девал, скажи мне,
Отдай его, Димитрий, возврати мне!
Димитрий. Я труп его на жертву б отдал псам!
Эрмия. Проклятый пес и выкидыш ты сам!
Ты зверской лютостью своею,
Терпенья женскаго всю меру истощил!
Да говори ж скорей: — ведь ты его убил?
И человеком-то назвать тебя не смею...
Будь выключен ты из числа людей.
Одно скажи, одно скажи, злодей...
Ведь подойдти б ты даже не дерзнул
К нему неспящему?... Убил, как тот уснул!
О, подвиг доблестный! Ехидна; червь, змея
Не сделали бы так, клянуся в этом я!
Ехидна разве лишь! Как у тебя, у ней
Двойное жало также,— лютый змей !
Димитрий. Вы заблуждаетесь в безумии любви,
И неповинен я в Лизандровой крови,
Да и не умер он, как я предполагаю.
Эрмия. Скажи что жив — тебя я умоляю.
Димитрий. А что бы вы могли за эту весть мне дать?
Эрмия. Что? право никогда меня ужь не видать.
Да гонит прочь и так твой ненавистный вид,
Мы не увидимся, хоть жив он, хоть убит!
(Уходит.)
Димитрий. Что следовать за ней? В волненьи чувств она...
Останусь лучше здесь — и не дождусь ли сна?
Печаль бывает вдвое тяжелей,
Когда не платит сон долгов законных ей.
Авось хоть долга часть отдаст теперь банкрот,
Когда здесь кредитор уплаты подождет.
(Ложится и засыпает.)
Оберон. Что ты наделал? Все перемутил!
Любовным соком — верных глаз
Коснулся ты и натворил проказ.
Ты настоящую любовь отворожил
А ложную на путь прямой не обратил.
Пук. Таков ужь знать судьбы закон,
На вернаго — неверных миллион,
Привыкших клятвами играть
И им безпечно изменять.
Оберон. Быстрее ветра лес ты обойди,
Афинянку Елену в нем найди.
Больна мечтою вся она, бледна;
В ней вздохами любви вся кровь истощена.
Ее сюда обманом заведи...
А между тем ему глаза я омочу
Чтоб сделалась она ему мила.
Пук. Бегу, бегу — лечу, лечу
Быстрей, чем из лука татарскаго стрела.
(Ехии.)

Оберон (выжимая цветок на глаза Димитрия).
Цвета алаго цветок,
Уязвленный сам стрелою
Купидоновою злою,—
Лей ему на очи сок.
Пусть тобой обвороженный,
Пробудившись, он узрит
Нелюбимой девы вид,
Красотою просветленный
И сияющий в лучах,
Как Венера в небесах...
Пусть ее по пробужденьи
Молит он об исцеленьи.
(Возвращается Пук.)
Пук. Сил волшебных властелин,
Вот Елена — и за ней
Юный витязь из Афин;
Он, проделкою моей
Околдованный, вздыхает,
Об ответе деву умоляет...
Штукой этою смешной,
Позабавиться хотите-ль,
Государь и повелитель?...
Чтой-то глуп как род людской!
Оберон. Стань к сторонке, жди что будет...
Шум Димитрия разбудит.
Пук. За одною станут двое
Волочиться... Вот содом!
Безобразие такое
Смерть люблю я, каюсь в том!

Входит Лизандр и Елена.

Лизандр. Как подумать могли вы, что на смех я вас
Уверяю в любви? Разве смех и презренье
Могут слезы катиться заставить из глаз?
А ведь я вот — я плачу! Мои уверенья
За себя говорят в самый миг их рожденья.
Как же это к тому в вас доверия нет,
Что с приметами правды родится на свет?
Елена. Вы горазды на лож! нет и слова о том.
О, любовно-чудовищный спор, если в нем
Правда правду убила! Не мне уверенья,
И не мне ваши клятвы; а Эрмии! Да!
Иль от ней уже вы отреклись навсегда?
Положить на весы эти клятвы, что мне и что ей
Расточали вы — поровну клятвы потянут
И равно не тяжеле речей,
Если взвешивать правильно станут.
Лизандр. Когда клялся ей — был в уме не в своем.
Елена. А теперь вы в своем, когда каетесь в том?
Лизандр. Ее любит Димитрий,— не любит он вас.
Димитрий (просыпаясь). О, Елена, о, нимфа, богиня и верх совершенства!
С чем сравню я, любовь моя, блеск твоих глаз?
Не с кристаллом — не чист он!... О, сколько блаженства
Обещают уста, к поцелую манят,
Словно спелыя вишни влекут к себе взгляд.
Даже снег чистоты совершенной,
Что на Тавра вершине надменной —
Обвевается ветром восточным — и он
Кажет черен, как черныя крылья ворон
Перед ручкой твоей! Дай к устам мне прижать
Белизны совершенство, блаженства печать.
Елена. О, ужасная, адская злоба!
Для забавы своей за одно теперь оба,
Оба против меня! Еслиб знали вы честь,
Не могли б вы такой мне обиды нанесть!
Мало вам, чтоб меня ненавидеть,
Как наверно я знаю,— так нет! Межь собой
Вы нарочно сошлись в этой мысли одной,
Чтобы только меня разобидеть.
Будь вы только мужчины, не видом одним,—
Вы бы девицу бедную так не терзали,
И меня ненавидя всем сердцем своим,
Вы бы лести и клятв расточать мне не стали.
Вы соперники в страсти,— теперь на дороге другой
Вы соперники тоже в насмешках своих надо мной...
Славный подвиг! достойный мужчины — по правде сказать:
Токи слез из девичьих очей исторгать
Ядовитой насмешкой... Кто только отцем
Благородным рожден, не найдет удовольствия в том,
Чтобы так над девицей ругаться,
Над терпением бедной души издеваться.
Лизандр. Вы жестоки, Димитрий,— и это нечестно!
Вы Эрмию любите — всем это очень известно.
Я с своей стороны, как честной человек,
От нея здесь отречься готов в вашу пользу навек...
Ну, а вы, чтоб со мною сквитаться,
От Елены должны навсегда отказаться...
Я Елену люблю, буду вечно любить!
Елена. Невозможно насмешникам злей говорить!
Димитрий. Сам возьми ты, Лизандр, свою Эрмию! Я
Коль ее и любил, так любовь ужь остыла моя.
Мое сердце в гостях только было у ней
И домой воротилось к Елене своей...
Тут ему и остаться.
Лизандр. Елена! он лжет.
Димитрий. Замолчи, коль не можешь любви понимать,
Иль придется за дерзкое слово тебе отвечать.
Погляди, вот твоя дорогая красотка идет.

Входит Эрмия.

Эрмия. Ночь темная, которая лишает
Глаза способности, нам ухо изощряет!
На чувство зрения запрет она кладет,
Но слуху чуткости двойной запас дает.
Для глаз моих невидим милый мой,
Но ухо привело меня на голос твой...
Благодарю я слух за это безконечно!...
Но говори, за что тобой
Была покинута я так безчеловечно?
Лизандр. Остаться мог ли тот, кого любовь влекла?
Эрмия. Как? от меня любовь Лизандра прогнала?
Лизандр. Любовь, Лизандрова любовь тому виною,
Она ему остаться не дала....
Вина Елены то, которая красою
Сияет в темноте ночей
Светлее огненных очей,
Горящих в синеве небесной над землею.
Что ищешь ты меня? Или не поняла
Что от тебя вражда Лизандра прогнала?
Эрмия. Не в правду эта речь... не может это статься?
Елена. Успели и ее они уговорить!
Все трое в заговор решилися вступить,
Чтоб только надо мною наругаться.
О, злая Эрмия! коварная подруга!
Как согласиться с ними ты могла
Шутить такую злую шутку?
Ужель беседы наши все былыя,
Сестер обеты, дни и вечера,
Что вместе коротали мы бывало,
Браня за каждый час разлуки время
Крылатое,— ужели все забыто?
Вся дружба школьная, все игры детских лет!
Бывало, помнишь Эрмия, как две
Художницы-богини, вышиваем
Один цветок иглою обе мы
По одному узору на подушки,
Сидя одне и песенку одну
Поем, друг другу вторя...
Как будто наши руки, члены, души
И голоса в один состав сростались.
Так мы росли, как вишенка двойная,
Что раздвоенной кажется на взгляд,
А на ствол растет едином :
Две ягодки на веточке одной —
Два тела — одно сердце, в двух одно:
Два в рыцарском гербе щита, одною
Короною увенчанные оба.
И дружбу старую ты хочешь разорвать,
С мужчинами могла ты сговориться,
Над бедною подругою шутить?
О! не по дружески ты поступаешь,
Не по девически! Весь пол наш может —
Не я одна — обидеться за это,
Хот на меня одну обида пала!
Эрюя. От гневных слов твоих я в изумленьи.
Не я смеюсь,— смеются надо мной.
Елена. Да явно-ж вы Лизандра научили,
Чтоб на-смех волочился он за мной,
Лицем моим, глазами восхищался?
Да вы же и Димитрию, другому
Из ваших обожателей (который
Меня чуть не толкал ногою от себя),
Велели называть меня богиней,
Божественною, Нимфой, драгоценной,
Небесной, несравненной? Из чего
Он говорит такия речи той,
Кого терпеть не может? Из чего
Лизандр и от любви к вам отрекался даже,
От той любви, которой крепко верен,
И обращал ко мне привязанность свою?
Все из чего, как не в угоду вам,
Не с уговору вашего? Ну, пусть я
И не в таком как вы почете,— пусть
Не так окружена любовью,— пусть не так
Я счастлива, как вы, я безталанна
И не любимая любить осуждена.
Вам пожалеть бы, а не насмехаться.
Эрмия. Не понимаю я, что это значит!
Елена. Прекрасно! продолжайте! корчите лице
Печальное,— перешепнитесь с ними,
Мигните вы друг другу, поддержите
Вы вашу шутку милую: достойна
Быть в летопись она занесена!
Будь жалость в вас, иль вежливость простая,
Меня б не сделали насмешек целью вы.
Прощайте... И моя вина есть в этом.
Ее загладят смерть или разлука.
Лизандр. Остановись, прелестная Елена,
И оправданья выслушай мои,—
Моя любовь и жизнь, моя душа,
Прелестная Елена!
Елена. О! чудесно!
Эрмия. Не смейся так над нею, милый мой.
Димитрий. Когда она не может упросить —
Могу принудить я.
Лизандр. Не можешь ты
Принудить — и она не может упросить.
Твои угрозы слабых просьб ея
Нисколько не сильнее. Люблю тебя, Елена!
Клянусь моею жизнию, люблю,
Той жизнию, которую готов
Я потерять, чтоб уличить во лжи
Того, кто говорит, что не люблю тебя я.
Димитрий. Я говорю, что он, как я, любить не может.
Лизандр. Коль так, или за мной и докажи.
Димитрий. Готов, пойдем!
Эрмия. К чему все это, милый?
Лизандр. Поди ты прочь, чернавка!41
Димитрий. Нет, почтенный сэр!
Для виду вырываетесь вы только!
Как будто хочет следовать за мной,
А сам ни с места. Трус вы просто, да!
Лизандр. Да отцепись ты, кошка! прочь, репейник!
Прочь, отвратительная тварь!
Иль я тебя отброшу, как змею.
Эрмия. Что за свирепость, что за перемена,
Мой милый?
Лизандр. Милый твой? прочь черная татарка,
Прочь, кислая микстура, горький яд!
Эрмия. Но что за шутки?
Елена. В уговоре с вами!
Лизандр. Димитрий — слово я готов сдержать.
Димитрий. Нет, лучше на письме бы документик!..
Вас узы слабыя, я вижу, в силах
Удерживать. Не верю больше слову.
Лизандр. Да что же? мне побить ее? поранить?
Хоть ненавижу, зла ей не хочу я.
Эрмия. А ненависть твоя не злей ли всяких зол?
Он ненавидит! Но за что же, милый?
Не та же ли я Эрмия? — и ты
Не тот ли же Лизандр? Я точно так же
Как прежде хороша! Как! В ночь одну
Любить и разлюбить ты можешь?.. Бросить
Меня ты хочешь? о, благие боги!
Взаправду бросить?
Лизандр. Говорят — взаправду!
Не только брошу,— видеть не хочу.
Поэтому, оставь надежды все,
Вопросы и сомненья! Ничего,—
Поверь, я не шучу — вернее быть не может
Того, что ненавижу я тебя,
И что люблю прелестную Елену.
Эрмия. Увы мне! ты, обманщица, ты, зелье
Проклятое!.. Воровка! Ночью ты пришла
И сердце милаго украла!
Елена. О!
Отлично! Есть ли стыд в тебе девичий?
И скромности хоть след остался ль? Хочешь ты
На грубости язык мой чистый вызвать?
Фи! срам какой! Поди! ты просто кукла,
Чужая кукла на пружинах! вот что!
Эрмия. Я кукла, я? Вот дело в чем! Теперь
Мне все понятно... Сравнивает рост свой
Она с моим; изволит величаться
Своей особой — длинною-предлинной!
Да, так и есть... Его она прельстила
Своим высоким ростом; неужели
Так высоко во мнении его
Ты поднялася от того, что я
Щедушна и мала? Мала я? так ли?
Ну, говори же; полосатая верста!
Мала я что ли?.. Всеж не так мала.
Чтоб не достать до глаз твоих ногтями!
Елена. Прошу вас, хоть смеетесь, господа,
С ней за одно вы надо мной, не дайте
Меня в обиду ей! Я злой не рождена
И в ссоры я не путалась доселе:
По робости я женщина вполне.
Не допускайте бить меня! Быть может,
Вы думаете,— от того, что меньше
Она меня, так я могу легко
С ней сладить?
Эрмия. Меньше! меньше!.. Вот оно!
Елена. О, Эрмия! за что ты злишься на меня?
Ведь я тебя всегда любила; тайны
Твои я свято, Эрмия, хранила,
Тебя не обижала никогда!
Одно лишь: что Димитрия любя,
Ему про твой побег сюда сказала.
Пошел сюда он: ну — и я за ним!
Но гнал меня он прочь, грозился даже
Мне худо сделать, бить хотел, убить!
Пустите вы меня назад в Афины;
Туда я унесу безумную любовь
И дальше не пойду за вами... Отпустите!
Вы видите, как я проста и как глупа.
Эрмия. Так уходите... Держат вас здесь что ли?
Елена. Да! держит сердце глупое мое.
Эрмия. К Лизандру ближе — понимаю.
Елена. Нет!
К Димитрию.
Лизандр. Не бойся! Не дадут
Тебя в обиду никому, Елена.
Димитрий. И точно не дадут — хоть ты ея заступник.
Елена. Ах; Эрмия ужасно зла в сердцах:
Ее и в школе звали даже киской42.
Царапается больно, хоть мала.
Эрмия. Опять мала? Одно и слышу только!
Как позволяют здесь так обижать меня?
Пустите, к ней пустите.
Лизандр. Прочь ты, крошка!
Прочь каракатица! букашка! придорожка,
Негодная трава.
Димитрий. Услужлив слишком ты,
Для той, которая услуг твоих не хочет.
Оставь Елену ты в покое — и о ней
Не говори, не заступайся
Ты за нее; когда ж не перестанешь
Ты к ней с непрошенным участьем лезть —
Поплатишься со мной!
Лизандрь. Теперь свободен я.
Иди за мной, когда посмеешь и решим,
Чье право на Елену здесь сильнее.
Димитрий. Не за тобой,— с тобой! Вперед не дам ни шагу!
(Уходят Лизандр и Димитрий.)
Эрмия. Ты здесь всему, сударыня, причина.
Куда? останься ж!
Елена. Я боюся, я
Здесь с вами не хочу одна остаться!
На то, чтоб убежать есть ноги у меня,
А руки у тебя ловчей привыкли драться.
(Уходит.)
Эрмия. Не знаю, что сказать! На что теперь решаться?
(Уходит.)
Оберон (выходя вперед).
А все твоя оплошность... Ты всегда
Напутаешь, иль накутишь нарочно.
Пук. Поверь мне, царь теней,— ошибся я!
Не сам ли ты о молодце сказал,
Чтоб я его по платью узнавал?
Ну, что-ж? нельзя сказать, чтоб чудною травою,
Был не афинянин здесь околдован мною.
И собственно я штуке даже рад:
Меня ужасно тешит их разлад!
Оберон. Соперники на бой теперь готовы.
Спеши, Робин: сгусти небес покровы,
Туманов тьмой одень ты небосклон,
Тьмой мрачною, как черный Ахерон.
И разлучи бойцов ты рьяных мглою,
Чтоб места не нашли они для бою.
То голосом Лизандра ты дразни,
Димитрия насмешкой ядовитой;
То голосом врага Лизандра обмани
И речью говори Димитрия сердитой:
Все дальше друг от друга их гони,
Пока своей свинцовою стопою,
Подобье смерти — сон не вступит на чело
Соперников, измученных гоньбою,
Раскинувши на них нетопыря крыло.
Тогда Лизандра очи окропи ты
Вот этой травки соком; в ней сокрыты
Чудеснейшия свойства: отгонять
От ока чар волшебных ослепленье
И ясность взгляду возвращать.
Когда ж проснутся все, тогда за сновиденье,
За бред они всю кутерьму сочтут.
В Афины парами они тогда пойдут
И только смерть разрушит узы эти!
Имей же дело их теперь в предмете,
А я пойду к моей царице фей
Просить индейскаго приемыша у ней.
С очей ея сниму я обаянье,
Отворожу от глупаго созданья,
К которому теперь прикована она:
И водворится всюду тишина.
Пук. Царь сильфов, надо поспешать!
Драконы ночи43 облака
Уже стремятся разсекать;
Зари предвестники блестят —
Она сама уже близка.
Завидя их, смотри, спешат
Кладбища выходцы толпой
Вернуться до зари домой.
А вот проклятых сонм теней,
Которых вечный упокой
На перекресткахъ44 иль в волнах
Бежит улечься поскорей
В гроба, на ложе из червей:
Боясь, чтоб при дневных лучах
Позор не обличился их,
Себя самих лучей дневных
Лишивших в буйстве воли злой
И обреченных тьме ночной.
Оберон. Но мы — мы духи области иной!
С любовником зари45 его забавы
Охотничьи, я разделял не раз
И как лесничий обегал дубравы
До той поры, пока в урочный час,
Алея как в огне, врата востока,
Лучи свои — разверзнувшись широко,
В Нептуна начинали погружать
И зыби волн зеленыя, седыя
Блестящим желтым златом осыпать...
Но поспешим! минуты дорогия
В бездействии не следует терять.
(Exиt.)
Пук. То сюда, то туда!
Поведу вас, господа,
То сюда, то туда.
Я пугаю и в лесах,
И в полях, и в городах...
Дух лесной и домовой...
Поведу их за собой
И туда и сюда!46
Вот один ужь на лице!

Входит Лизандр.

Лизандр. Димитрий! где же ты, надменный? отзывайся!
Пук (голосом Димитрия). Здесь, жалкий трус! Готов я жду... являйся!
Лизандр. Я здесь! Иду!
Пук. Сюда, за мной ступай
На место ровное!
(Лизандр уходить на голос.)

Входит Димитрий.

Димитрий. Лизандр! Что-же? отвечай!
Беглец и трус! в кусты должно быть скрылся,
Да говориж — в которые забился?
Пук (голосом Лизандра). Сам трус ты! Чваниться, как видно, мастер ты
Перед звездами,— уверять кусты,
Что ты на бой готов, а все вперед ни шагу!
Ну, выходи же — покажи отвагу!
Мальчишка! Розгою тебя бы надо сечь!
С тобою биться — лишь позорить меч.
Димитрий. Да где же ты?
Пук. Иди на голос мой за мною!
Здесь место неудобное для бою!
(Димитрий уходит на голос.)

Возвращается Лизандр.

Лизандр. Все впереди кричит он и грозит!
А прихожу на зов — он прочь бежит.
Мерзавец, легче на ногу, чем я!
Как скоро б я ни шел — он все быстрей меня,
По темному, неровному пути,
Устал однако я идти.
Прилягу!
(Ложится.)
Солнышко! всходи.
Лишь землю озарит лучь утренний седой,
Найду Димитрия, расплатится со мной!
(Засыпает.)

Возвращаются Пук и Димитрий.

Пук. Го, го!47 Да что же ты, презренный трус, нейдешь?
Димитрий. Дождись, коль смеешь! Ты меня зовешь
И все бежишь вперед, места меняя,
Ни стать, ни поглядеть в лице мне не дерзая.
Теперь то где же ты?
Пук. Я здесь, поди сюда.
Димитрий. Ну, нет, я не дурак! все шутишь! Но когда
Настанет день, то я разделаться съумею.
Теперь, проваливай дорогою своею:
Я — я и так устал: измерить принужден
Холодную постель. Уверить только смею,
Что рано утром мной ты будешь посещен.
(Ложится и засыпает.)

Входит Елена.

Елена. Ночь безконечно-длинная, немая,
Томительная ночь! молю я: сократи
Свои часы... Скорей с Востока заблести
Отрадный света лучь, чтобы могла я
До города при свете добрести*
Скорей; скорей от тех уйдти;
Кому столь не мила я.
О, сон, очей печальных друг! Сокрой
Меня на миг ты от меня самой.
(Ложится и засыпает.)

Входит Эрмия.

Эрмия. Больна, утомлена я,— вся росой
Облита и колючими кустами
Истерзана: идти нет силы никакой;
В разладе воля бедная с ногами.
Останусь здесь, пока разсвет блеснет в глаза.
Храните вы в бою Лизандра, небеса!
(Засыпает.)
Пук. На сырой на земле,
На траве-мураве
Спи почивай крепким сном!
Чары я отгоню,
Очи я проясню
Волшебным цветком.
(Выжимает сок из цветка на глава Лизандра.)
Когда проснешься,
Ты улыбнешься
И будешь рад,
Ужь не постылый,
А по старому милый
Своей красотки встречая взгляд.
Чему быть, то будет,
Будет — не минует —
Всему свой черед.
Кто в кого родится,
Тому на том жениться;
Всяк свое найдет,
Всяк свое добудет:
Чему быть, то будет
И ладно все пойдет!48
(Exиt.)
*
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
СЦЕНА 1.
Там же.
Входят Титания и Основа, окруженные эльфами. Оберон позади их, невидимый ими.
Титания. Сюда, вот на травку приляг! Поласкать
Дай нежныя щечки, позволь мне убрать
Головку прекрасную розами: я
Хочу целовать, целовать, целовать49
Твои длинныя ушки, о, прелесть моя!
Основа. Где Душистый горошек?
Душистый горошек. Здесь.
Основа. Почешите мне в голове, Душистый горошек. А где мамзель Паутинка? .
Паутинка. Здесь.
Основа. Мамзель Паутинка, милейшая мамзель Паутинка! соберитесь с силами и постарайтесь убить вон эту кривоногую пчелку, что уселась на цветке чертополоха; а потом, прелестнейшая мамзель, достаньте мне из нея медку... Только вы не горячитесь, очаровательная синьора! Поосторожней с ней, что бы медок не пролился! А где же, мусье Горчичное зернышко?
Горчичное зерно. Здесь.
Основа. Дайте мне вашу лапку, мусье Горчичное зернышко! Только вы оставьте со мной галантерейности, мусье Горчичное зернышко !
Горчичной зерно. Что угодно вам приказать?
Основа. Ничего, достойнейший синьор; только помогите кавалеру Душистому горошку50 почесать мне в головке. Надо бы однако послать за цирюльником — а? как вы полагаете, мусье Горчичное зернышко? На моей физиономии, кажется, значительные леса пошли писать; а я такой деликатный осел, что чуть защекочет где-нибудь волосок, я ужь необходимо должен почесаться. Волос ведь глуп, он, и где не следует, ростет.
Титания. Послушать не хочешь ли музыки, прелесть моя?
Основа. Послушаем! у меня весьма тонкое музыкальное ухо. Хорошо, кабы отжарили что-нибудь на турецком барабане и литаврах!51
Титания. А может быть, кушать чего-нибудь хочешь ты, душенька?
Основа. Да, признаться : я бы с большим чувством употребил сухаго, крупнаго овсеца. Не дурно бы тоже и вязаночку сенца, хорошаго, знаешь, сенца,— сочнаго этак, свежаго сенца: первый сорт кушанье!
Титания. Проворная фея у белки в дупле,
Найдет тебе свежих орешков !
Основа. Ну, это зачем же? Мне бы лучше пригоршни две сушенаго гороху. Но, пожалуйста, вели ты своему народу поменьше шуметь; я чувствую, что меня как-то сон разбирает.
Титания. Спи, вкруг тебя я обовьюсь руками.
Вы, эльфы, все ступайте по местам!
(Эльфы расходятся. Титания обнимает Основу.)
Так вьется жимолость вкруг дуба нежно
Высокаго; так плющь ветвями обвивает
Покрытыя корою ветви вяза!...
Люблю тебя, люблю безумной страстью !
(Оба засыпают).

Входит Пук. Оберон приближается.

Оберон. Поди, Робин! взгляни на милую картину!
Ея безумство начинает жалость
Будить во мне. Недавно с ней за лесом
Я встретился: душистые цветы
Она рвала для этой образины.
Я ей упреки делал и смеялся
Над ней; она ж мохнатые виски
Заботливо цветами убирала:
Блестящия росинки, что недавно
Так гордо красовались в чашечках цветов,
Подобныя жемчужинам восточным,
Лежат теперь у цветиков в очах,
Как слезы о позоре их и драме!
Когда над ней я вдоволь насмеялся
И до того довел, что у меня
Просить прощенья стала,— у нея
Потребовал приемыша-мальчишку
Тогда я;— и она безпрекословно
Его мне отдала и фее приказала
Тотчас же отнести в мою беседку,
В волшебную страну. И так, мальченок — мой.
Теперь, сниму с очей царицы чары;
Ты, милый Пук; с афинскаго болвана
Искусственную голову долой !
Проснувшись, возвратится он с другими
В Афины и пускай припоминает
Все, что случилось в эту ночь,
Как сновиденья грезы. Но сначала
Царицу исцелим от обаянья.
(Подходит к спящей Титании и касается травой глаз ея).
Снова будь ты, чем была,
Вновь смотри ты, как смотрела!
Купидонова цветка
Обаянье отлетало
От Дианина ростка52.
Проснись, Титания, проснись, моя царица!
Титания (проснувшись).
Мой Оберон! что грезилося мне?
Мн снилось, что влюбилася в осла я !
Оберон. Вот твой предмет лежит здесь!
Титания. Как могло
Так сделаться? О! как смотреть противно
Моим очам на эту образину !
Оберон. Молчанье на минуту! Ну, Робин!— Долой
Снимай с осла ты голову скорее.
Титания, кличь музыку! Волшебный звон,
Да усыпит всех пятерых сильнее,
Чем самый крепкий, самый сладкий сон!
Титания. Сюда скорее, музыка: играть
Мелодию, чарующую снами!
Пук (к спящему Основе, снимая си него ослиную голову).
Когда пробудишься, гляди на свет опять
Ты собственными мутными глазами.
Оберон. Эй, музыка! играй; рука с рукой вдвоем,
Моя царица, полетим с тобою,
И землю, ложе спящих всколыхнем.
Мы снова мирно заживем
Теперь счастливою четою,
И завтра все полуночной порою,
В Тезеевом дворце мы будем танцовать,
Навеяв молодым любовь и благодать.
Две пары будут в тот же день венчаться
И всюду мир и радость водворятся.
Пук. Царь воздушный! В вышине
Песня жаворонка мне
Отдалась: горит денница !
Оберон. Полетим, покамест день
Не явился,— в тишине
Полетим, моя царица,
Догонять ночную тень :
Мы поспорим быстротою
С вечной странницей луною !
Титания. Я готова, царь мой, в путь.
Но скажи, как полетим:
Чудом я могла каким
Между смертными уснуть?
(Exeunt. Вдали звуки охотничьих рогов).

Входят Тезей, Ипполита, Эгей и свита.

Тезей. Идите кто-нибудь позвать ко мне
Лесничаго. Обряд исполнен майский53.
Но мы лишь начинаем только день:
Пусть звонкий лай собак моих услышит
Моя невеста: всех велеть их в остров кинуть!
Ступайте; незабыть лесничаго позвать!
А мы взойдем на горку, королевна;
Услышим чудный музыкальный гам:
Собачий лай в соединеньи с эхом.
Ипполита. С Ираклом я и Кадмом раз была
В лесу на Крите острове: медведя
Спартанскими собаками травили.
Ни разу слышать мне не удавалось
Такого шума звонкаго. Не только
Леса, но даже небеса, ручьи
Окрестности гремели чудным гулом,
Я не слыхала никогда таких
Чудесных музыкальных диссонансов,
Такаго усладительнаго шума.
Тезей. Спартанской же породы и мои
Собаки. Пасть — широкая, шерсть — пегая
И уши длинныя, висячия: с цветов
Сметают утреннюю росу!
Кривыя ноги,— грудь как у быка
У добраго;54 и если на угонку
Не слишком быстры,— голоса у них зато,
Как колокольчики, подобраны друг к другу.
Поверь мне, что звучнее ничего
Охотничьи рога не возбуждали
Ни в Крите, ни в Фессалии, ни в Спарте.
Суди сама, когда услышишь. Тише,
Однако! Тс! что это здесь за Нимфы?
Эгей. Князь-государь! Да это дочь моя
Тут спит, а вот Лизандр, а вот Димитрий,
Елена, старика Недара дочь....
Вот чудо, что они здесь вместе все!
Тезей. Должно быть, поднялись они с зарей
Обряды мая совершать,55 и зная
На счет охоты сборы наши, с нами
Сюда явились праздновать. А кстати,
Эгей: сегодня срок, когда ответ свой дать
Нам Эрмия должна.
Эгей. Так точно, государь !
Тезей. Пускай же звук рогов их всех разбудит.
(За сценою звуки рогов. Димитрий, Лизандр, Эрмия и Елена просыпаются и вскакивают).
Тезей. День добрый!... Валентинов день прошел,56
А тут паруются лесныя птички !
Лизандр. Простите государь !
(Она и прочие становятся на колени перед Тезеем).
Тезей. Прошу всех встать.
Но, вы соперники, как мне известно !
Откуда же согласие такое,
Что здесь вражда, нисколько не боясь,
С враждою спит без всяких подозрений?
Лизандр. Князь-государь! Смущен и, на яву ли,
Во сне ли — сам не знаю,— отвечаю!
Но я клянусь, что сам сказать я не могу,
Как я зашел сюда; но, сколько помню —
(Хочу всю правду вам сказать и вот
Теперь припоминаю все, как было.)
Пришел сюда и с Эрмией; хот-ли
Мы из Афин бежать, чтобы уйдти
Из-под афинскаго жестокаго закона,
Эгей. Довольно, о, довольно слышал я!
Властитель мой, закон я призываю,
Закон, закон на головы виновных !
Бежать они хот-ли,— слышь, Димитрий?
Бежать, сударь ты мой! И нас лишить
Тебя — жены, меня же — власти
Отцовской — дочь кому хочу отдать.
Димитрий. Мне, государь, прекрасная Елена
Открыла то, что в лес они ушли.
Я в бешенстве за ними устремился,
Елену ж повлекла любовь ко мне.
Но, князь и государь! Не знаю, чудом что-ли,—
(А непременно чудом) к Эрмии любовь
Во мне, как снег, растаяла и стала
Как бы воспоминаньем об игрушке,
Которая съума сводила в детстве.
Все счастье сердца моего, любовь
Моей души, очей моих блаженство
Теперь — одна Елена! С нею, князь и государь,
До встречи с Эрмией я обручился:
Но, точно на меня нашла болезнь,
В которой пища лучшая противна.
Теперь же, как здоровый, получил
Я снова вкус естественный. Опять
Люблю ее, томлюсь по ней, крушуся
И с нею никогда не разлучуся.
Тезей. Ну, милыя четы! я встрече этой рад:
Вы после мне доскажете что было.
Эгей! твоей я воле поперечу:
Во храме, вместе с нами, обе пары
Должны соединиться навсегда,
А так как утро все почти прошло,
То мы теперь охоту отлагаем.
В Афины три четы все поспешим
И пир великолепный зададим.
— Пойдемте, Ипполита!
(Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходят.)
Димитрий. Все это так же смутно и неясно,
Как дальних гор вершины за туманом!
Эрмия. А я как будто зрением двойным
Смотрю и все двоится мне.
Елена. Я — тоже!
Димитрия нашла я вновь, как перл,
И мой, а вместе и не мой он.
Димитрий. Вот что:
Ужь точно ль мы проснулись? Все сдается мне,
Что спим еще и грезим мы! И точно ль
Здесь князь наш был и нам велел идти с собой?
Эрмия. Да, был; и мой отец.
Елена. И королевна Ипполита.
Лизандр. И нам с собой во храм велел идти.
Димитрий. Ну, значит — так, и на яву все это!
Пойдемте же за князем и дорогой
Друг другу перескажем наши сны!
(Уходят. Основа просыпается.)
Основа. Когда до меня дойдет очередь, смотрите вы: кликните меня и я буду отвечать. Моя реплика: «Дражайший мой Пирам!» Эй, эй! Петр Пила, Дудка скорняжных дел мастер, Рыло медник, Голодай портной! вот народец! каковы? ушли и оставили меня спящаго!.. Только однако я видел престранный сон... я видел сон... просто, ум за разум заходит, когда припоминаешь! Надобно быть ослом, чтобы разбирать такой глупейший сон. Кажется, будто я был... Фуй, какая скверность!.. кажется, что я был... кажется, что на мне была... но надо быть съумасшедшим, чтобы объяснять, что на мне было!.. но опять-таки, надобно быть съумасшедшим, чтобы объяснять, что на мне было... Видом не видано, слыхом не слыхано...57 вот какой сон был! Попросить Петра Пилу сочинить на эту оказию песню,58 под названием: «Сон ткача Основы»,— это, я вам скажу такая ткань, что мое почтение! И песню эту пропою я князю, по окончании пьесы, для большаго эфекта, надобно ее спеть после Тизбиной смерти! (Уходит.)

СЦЕНА ИИ-я.
Афины. Комната в доме Пилы.
Входят Пила, Дудка, Рыло и Голодай.
Пила. Посылали ли за Основой на квартиру? воротился ли он домой?
Дудка. Если он не воротится, то пиши — пропало! Ведь пьеса не пойдет тогда? не правда ли, не пойдет?
Пила. Как ей идти? без него, где ж у нас в Афинах найдется другой, кто бы представил Пирама?
Дудка. Что и говорить! самый толковый человек изо всех афинских мастеровых!
Пила. Ну, да кроме того и из себя ужь очень красив: голос притом этакий сладкий, ну, как есть, настоящий милка!
Дудка. Да и душа человек-то, вот что.59

Входит Бурав.

Бурав. Ну, братцы, князь выходит из храма! Там венчали тоже двух господ на двух барышнях. Ежели пьеса пойдет, мы все будем с праздником.
Дудка. Эх, Основа, Основа! от себя теряешь ты счастье! был бы тебе могарычь! князь бы пожаловал, непременно бы пожаловал за роль Пирама! пожизненную бы пенсию дал, пожизненную пенсию, сейчас умереть!

Входит Основа.

Основа. Где вы соколики? где вы сударики?
Пила. Основа! о, счастливый день, о, благословенный час!
Основа. Братцы! чудеса вам разскажу... только вы не спрашивайте какия, потому что, если я вам разскажу, я не буду настоящий афинянин... Постойте, я вам все разскажу, все, что надо.
Пила. Разсказывай, разсказывай, милейший Основа!
Основа. О себе? ни слова! Сказать же я вам хочу то, что князь изволил ужь отобедать. Надевайте скорей костюмы, накладныя бороды — да привяжите покрепче шнурки к бородам и ленты к башмакам, и сейчас же во дворец! Пробегите поскорей еще раз роли и наше дело в шляпе. Наше представление предпочтено всем другим. Не мешает, чтобы Тизба, на всякий случай, надела чистую рубаху (это я говорю на счет поту). Вот тоже: кто льва играет, ногти бы немного почистил; нельзя, на виду будут, аки львиныя когти. А главное, любезнейшие актера: не ешьте вы чесноку или луку; потому воняет, скверно воняет, а наше дыхание должно быть чистое, свежее. За тем, я готов биться об заклад, что все скажут: вот комедия, так комедия! Ну, да нечего слова по пусту терять: за мной! Вперед!60 (Exeunt.)

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.
СЦЕНА И-я.
Афины. Зала во дворце Тезея.
Входят Тезей, Ипполита, Филострат, вельможи и придворные.
Ипполита. Как странны, мой Тезей, любовников разсказы!
Тезей. Да, больше странны, чем правдивы. Плохо
Я в басни старыя и в фей проказы верю.
Мозг у влюбленных и у съумасшедших
Такой кипучий и фантазия такая
Богатая, что видят часто въявь
Они, чего холодный здравый ум не видит.
Лунатики, любовники, поэты
Как будто созданы из одного
Воображенья. Одни: чертей
Гораздо больше видят, чем в аду их
Найдется; таковы безумные! Любовник,
Такой же съумасброд, красу Елены
В египетской чернавке часто видит.
Поэта взор, в безумстве вдохновений,
То с неба на землю блистая упадет,
То воспарит с земли на небо, там же
Блистая: и когда воображенье
Зачнет во чреве и родит
Неведомаго образ бытия,—
Перо поэта — тело даст сему
Воздушному ничто, укажет в мире место
И наречет по имени его.
Столь сильны чудеса воображенья,
Что если радость вдруг ему предстанет,
То вместе вестник зримый прилетит
Сей радости: когда ж порой ночной,
Тревожный страх нам душу посетит,
То каждый куст — тогда медведь большой!
Ипполита. Есть что-то больше этого однако
В историях ночных и в перемене,
Свершившейся со всеми! больше, чем
Игра Фантазии; имеет образ
Вещественней, прочнее; хоть конечно
И удивительно и странно это все.

Входят Лизандр, Димитрий и Елена.

Тезей. А вот и две четы: как веселы, как рады!
Веселье, да сопутствует, друзья,
Веселье и дни долгие любви
Вам в жизни.
Лизандр. Государь, пусть более чем нам,—
Вам в царственных трудах и царственных утехах.
Тезей. Однако посмотреть, какими празднествами
И развлеченьями мы можем сократить
Трех остальных часов томительную вечность,
Меж нашим ужином и ложем сна!
Да где же наш распорядитель празднеств?
Какия развлечения у нас
В наличности? Пьесы нет ли, что ли,
Часы несносные способной сократить?
— Зовите Филострата.
Филострат. Здесь я, князь могучий,
Тезей. Разсказывай, каких увеселений
Ты. заготовил нам на этот вечер?
Комедию иль музыку?Ведь надо ж
Ленивое нам время обмануть!
Филострат. Вот, государь, афиша всех забав!
Извольте выбрать вы и приказать,
Какия будут вам угодны.
Лизандр (читает)61.
Сражение с Кентаврами, воспетое
Афинским евнухом с сопровожденьем арфы.
Тезей. Ну, это в сторону! Моей подруге
Об этом разсказал ужь я, во славу
Иракла, родственника моего.
Лизандр (читая.)
Неистовство Вакханок разъяренных,
Фракийскаго певца свирепо растерзавших.
Лизандр. Плачь трижды-трех скорбящих муз,
О жалостной и гладной смерти,
Постигшей нищую науку62.
Тезей. Я знаю это: едкая сатира!
На брачном пиршестве она не к месту.
Лизандр (читая.)
Забавно-жалостное представление
О юной Тизбе и ея Пираме,
Весьма плаченное увеселение.
Тезей. Плачевно и забавно — вот так штука!
Горячий лед и снег вареный это.
Какой же кроется в разладе этом склад?
Филострат. В пиесе, государь, коего слов с десять;
По краткости я равной ей не знаю.
Но, ваша светлость, даже десять слов
В ней вовсе лишния. Вот, от чего
Она плачевная: во всей пиесе
На месте слова нет, актеры — дрянь!
Забавною же названа, затем,
Что сам себя Пирам в ней убивает.
Когда его на пробе видел я,
То плакал самыми веселыми слезами,
Каких извлечь и громкий смех не в силах!
Тезей. Да ктож актеры тут?
Филострат. Афинские мастеровые.
Их ум доселе вовсе не работал,
Но ныне, для торжественнаго дня
Они измучили тупую память.
Тезей. И я хочу пиесу слышать.
Филострат. Но,
Светлейший князь! Она вас недостойна.
Я был на пробе, слушал до конца.
Пиеса — дрянь, дрянь сущая: поверьте!
Ужь разве только будет вам приятно
Намерение их вам услужить
И тяжкий труд.
Тезей. Хочу пиесу слышать!
Не следует, не должно отвергать
Усердной простоты посильных приношений.
Зови сюда, а дам садиться я прошу!
(Филострат уходит.)
Ипполита. Мне жалко видеть тщетный труд усердья
И тщетныя усилия его!
Тезей. Ты тщетнаго, поверь, и не увидишь.
Ипполита. Однако, он сказал, что вся игра их — вздор.
Тезей. Тем снисходительнее к ней мы будем:
Хоть и за вздор, а все спасибо скажем!
При том же, вздор их позабавит нас!
Где преданность чего не в силах сделать,
Там благородное вниманье ценит
По степени усердия заслугу,
Не по успеху. Иногда случалось,
Когда я приезжал, сбиралися встречать
Речами власти земския меня
Заранее затверженными. Но,
Как только я являлся, то бледнели
И запиналися в начале длинных
Периодов, откашливались долго,
Теряли голос, в заключенье: вовсе,
Не досказавши речи, умолкали!
Но, веришь ли ты, милая моя?
В молчаньи лучший видел я привет,
И в простоте преданности немевшей
Я больше находил, чем в звоне всех широко —
Вещательных, красноречивых фраз.
Поэтому-то мне любви простосердечной
Язык столь дорог, столь любезен вечно!

Входит Филострат.

Филострат. Пролог, когда изволите — готов.
Тезей. Вели войдти!
(Звук труб; входит Пила, пролог.)

Пролог. Ежели сим зрелищем ныне вам наскучим,
Не должны слушатели сие разумети!
Так! яко придохом семо да вас мучим!
Но начало с концем сопрягать умети.
Аще зде явихомся — то вам досадити!
Не хощем ни мало вас возвеселити!
Полагаем весь наш труд, дабы вас изгнати!
Сего мы не хощем, чтоб могли вы знати,
Что ныне пред ваши очи мы износим!
До скончанья вашего терпения просим.63
Тезей. Ну! как видно, этот малый не весьма силен на счет запятых.
Лизандр. Он проскакал по своему прологу, как необъезженный жеребенок, который не знаком еще с уздою. Из этого, впрочем, выводится, ваша светлость, прекрасное нравоучение: мало того, чтоб говорить — надобно говорить с толком!
Ипполита. В самом деле, он проболтал свой пролог, как ребенок играет на флейте: звуки слышны, но в звуках нет ни какого складу.
Тезей. Его речь была похожа на перепутанную цепь: все звенья целы, только все в безпорядке. Что-то будет дальше?

Входят Пирам и Тизба, Стена, Лунное сияние и Лев.

Пролог. Не должно вас, зрителие, ни мало дивити
Зрелище, кое вы зде пред очами зрите!
Се — младый Пирам, а се — предстоит пред вами
Тизба, бодрыми сердца пронзая очами.
Сей же муж, кой в извести — стену представляет:
Любителя от драгой стена разделяет.
А се щели можете тоя стены зрети;
В те обыкли по вся дни друг друга смотрети.
Муж же с можжевельником, с фонарем светящим,
Представляти лунный свет будет горящим.
За не при сиянии сих лучей печальных
Сретиться сии хотят у врат триумфальных.
Да любовный сердца жар и пыл младой крови
Хотя мало утишать блаженством любовие,
Но егда лишь прииде девица прекрасна,
Лев ил паче мраволев, рыкая ужасно,
Тако-ж прииде, искаий кого поглотити.
Ублжавшей красоты епанчу схватити,
И кровавой пастию, кровью обагрити,
Лютый зверь изволил сей, зело разъяряся.
Сего же не ведый ничтоже сумняся,
Прииде младый Пирам и егда увиде
Обагренну епанчу, жизнь возненавиде.
Самопрандер, сиреч меч, тогда вынимает
И стеня, себя весьма живота лишает.
Тизба, крывшаясь меж тем, во чаще древесной,
Оглашает, вновь пришед, стоном лес окрестной;
И не чая алчныя пренести разлуки
Любителя самопрандр берет в нежны руки:
Сама — о вид жалостный — во тело вонзает:
Заструилась ала кров — и се умирает!
Вся же прочая режут, коль ваше желанье,
Лев любовники, стена, лунное сиянье.
(Exeunt Пролог, Тизба, Лев и Лунный свет.)
Тезей. Я буду не мало удивлен, однако, если и лев заговорит!
Димитрий. Не извольте дивиться, государь! От чего же льву не заговорить, когда так много ослов говорят?
Стена. В сем плачевном действии стену представляти
Избран есмь, егда же желаете знати:
Кто есмь,— Медник есмь, Рылом нарицаюсь;
Днесь же каменной стеной пред вами являюсь.
И тако стена есмь и есмь со дырою,
Да ведути через сию речи меж собою,
Пламенны любовники и ея услаждают.
Что стена есмь — с глиною известь уверяют,
Кой зримы на мне сут; а се, и дыру я
; Честны зрителие, сим тако показую.
(Растопыривает пальцы.)

Тезей. Ну, можно ли требовать, чтобы известь и глина говорили основательнее?
Димитрий. Действительно, государь! это самая умная стена, какую удавалось мне слышать в жизни.
Тезей. Пирам приближается к стен. Тс!

Входит Пирам.

Пирам. О, нощь, о, мрачна нощь, простерша черну тень!
Нощь, сущая везде, где не блистает день!
О, нощь! о, нощь! Увы! реку: увы! двояко!
Страшуся не узреть драгия Тизбы зрака
Стана! о, ты стена! Ты, кою сорудил
Виновник дней ея и с ней нас разделил;
Стена незыблема, стена жестокосерда,
К молениям моим будь ныне милосерда!
(Стена растопыривает пальцы.)
Благодарю тебя, стена! благодарю!
Ничто не может быть, стена, тебя миляе!
Но Тизбы милыя доселе я не зрю...
Жестокая стена, кляну тя, проклинаю!
Тезей. Отчего ж это стена не отвечает ему на проклятие проклятием? Ведь она уже оказала способность чувствовать!
Пирам. Не смеет отвечать, ваше светлое высочество! потому: этого не показано. А вот, после слов: «кляну тя, проклинаю», начинается Тизбина роль. Она, значит, приходит и я ее вижу в щель. Вот вы сейчас изволите увидеть, что все будет точь-в-точь, как я говорю. Тизба приближается.

Входит Тизба.

Тизба. Сколь часто ты моим стенаниями внимала,
; Жестокая стена за то, что разделяла
С любезным мя моим! Уста коликократ
Лобзали камени безжизненнаго хлад.
Пирам. Зрю голос милыя! Мой дух терпеть не может...
Терпенье таково безмерно скуки множит.
О, Тизба!
Тизба. О, драгий! се ты ль? о, милый вид!
Пирам. Се я! когда ж не я, пусть гром меня разит.
О! сколь на свете сем есть тот благополучен,
Чей долг с любовию сердечной не разлучен.
Тизба. И злополучен тот, котораго приязнь
Любезная его за люту емлеть казнь.64
Пирам. Лобзай меня молю, сквозь оный хладный камень
И в сердце затуши терзающий мя пламень.
Тизба. Я не уста твои лобзаю, а дыру!
Пирам. Коль сострадаешь ты стенаниям печальным,
Приди, молю тебя — сейчася к вратам трухмальным!
Тизбл. Иду, о, мои драгий! иль пусть сейчас умру!
Стена. Се роль свою стена в сем зрелище кончает
И отходя домой, вам всяких благ желает!
(Изыдут вонь, поклонившись, Стена, Пирам и Тизба).
Тезей. Таким образом, стена, разделявшая двух соседей, уничтожена!
Димитрий. Так, государь, и следует, когда у стен совершенно незаконно являются уши.
Ипполита. В жизнь я неслыхивала подобнаго безобразия!
Тезей. Надобно сказать, что и лучшее в этом род — в сущности не что иное, как обман: и дурное может иногда дополниться воображением.
Ипполита. Тогда ужь это дело не их воображения, а нашего.
Тезей. Если мы только будем воображать о них не хуже того, что они сами о себе воображают, они выйдут отличные люди. Но, вот идут два благородных зверя: человек и лев.65

Входят Лев и Лунный Свет.

Лев. Сударыни, чьи невры столько тонки,
Что страшны им малейшие мышенки,—
Вы будете, быть может, трепетать,
Когда здесь станет дикий лев рычать?
; Но знайте: я, Бурав столяр, здесь льва играю!
Хоть в львиной шкуре я, но львиной не пылаю
Я злобной яростью... была бы мне беда,
Когда б, заправский лев, явился я сюда.
Тезей. Какое милое и деликатное животное!
Димитрий. Я таких деликатных, государь, и не видывал!
Лизандр. Этот лев — лисица по мужеству.
Тезей. Правда, и настоящая курица по осторожности.66
Димитрий. Нет, государь! лисица давит кур, а его мужество, не может подавить его осторожности.
Тезей. Ну, по-крайней-мере, ужь осторожность не сладит у него с мужеством, как курица не сладит с лисицей. Но довольно! оставим его с его осторожностью и послушаем, что скажет нам луна.
Лунный свет. Луну двурогую фонарь сей представляет...
Димитрий. Отчего ж у него рог на голове нет?
Тезей. Да еще не выросли! должно быть, луна в ущербе.
Лунный свет. Луну двурогую фонарь сей представляет,
А я тот человек, что виден на луне!
Тезей. Вот в чем главная ошибка всего дела: он сам должен сидеть в фонаре: а то какой же это лунный человек?
Димитрий. Он не смеет туда влезть, чтоб не потушить огарка; посмотрите: он и так догарает.
Ипполита. Мне однако ужь наскучил этот месяц! желательно, чтоб ему вздумалось перемениться.
Тезей. По слабому мерцанию света, можно заключить, что луна в ущербе; но из учтивости, мы все-таки должны дождаться, пока она совершит свое течение.
Лизандр. Продолжай, луна!
Лунный свет. Все, что мне следует сказать, есть то, что фонарь сей есть луна; я же — человек в луне, что сей можжевельник мною самим нарван и что сия собака есть моя собственная собака.67
Димитрий. Как же это, однако? Все это ведь должно быть в фонаре; потому что все это — и человек, и можжевельник, и собака — составляет луну. Но вот является Тизба!

Входит Тизба.

Тизба. Се, я у древних врат! но гдеж драгий Пирам?68
Лев. Го-о-о!
(Лев рычит. Тизба убегает).
Димитрий. Славно рычишь, лев!
Тезей. Славно бежишь, Тизба!
Ипполита. Славно светишь, луна! Право, луна светит с особенною приятностию.
(Лев разрывает епанчу, брошенную Тизбой и убгает).
Тезей. Славно дерешь, лев!
Димитрий. А вот и Пирам идет!
Лизандр. А! поэтому-то лев и убежал!69

Входит Пирам.

Пирам. О, месяц, месяц! я благодаренье
Паче и паче тебе воздаю!
Буду я зреть прелестное творенье,
Буду я зреть драгую мою.
(Увидав епанчу Тизбы).
Но стой! О, вид!
Сердцу ужасный!
Что здесь лежит?
О, я несчастный!
Терпеть нет мочи:
Слезитесь очи!
Погибла, о, драгая,
; Погибла навсегда!
Судьба, — судьбина злая:
О, горе, о, беда!
О, я несчастный!
;О, вид ужасный!
О, лютый рок!
Прерви сей жизни ток!I
Тезей. Ну, конечно! как не сойдти с ума от этаких страстей и от смерти милой подруги.
Ипполита. Что ты прикажешь делать с моим сердцем? Как это ни глупо, а мне все-таки жалко!
Пирам. О, чего ради львы и звери люты,
О, чего ради созданы на свет?
Скорбны, тяжки минуты!
Тизбы драгия более нет;
Лев умертвил презренный
; Во цвете сей милый цвет!
Судьбой сраженный,
Могу ли жить,
Коль больше не любить?
; Мой дух мятется
И сердце рвется:
Тизбы драгия в свете сем нет!
Едва сие увидел,
Мой отбежал покой:
Нет мне веселья, все я возненавидел,
Лютой терзаясь тоской!
О, вынимайся, сарпандер мой !
; Мой острый мечь, прерви сей жизни ток.
; Рази ты в сердце, прямо в левый бок!
(Закалывается).
Се умер я!
И бытия
Уже пресеклась нить!
Увы! я умираю,
Ужь в небесах витаю!
Ступай луна,
Ты не нужна,
(Лунный свет exиt)
Я умираю, умираю, умираю!70
Димитрий. Как он долго умирал!
Лизандр. Не мудрено: потому что не взаправду.71
Тезей. С помощию цирюльника, он может еще возвратиться к жизни и по прежнему продолжать быть ослом.
Ипполита. Но что это луна ушла до появления Тизбы? Каким же образом Тизба отыщет своего любовника?
Тезей. Это ничего: при свете звезд. Вот однако и она! ея горестными сетованиями вероятно окончится пьеса.
(Входит Тизба).
Ипполита. Авось она недолго будет стенать о таком Пираме!
Димитрий. Трудно решить только, кто лучше: Пирам или Тизба? Кажется, оба лучше!
Лизандр. Вот уже узрела она его своими прелестными очами!
Димитрий. И начинает стенати тако:
Тизба. Милый, милый голубочик!
Отлетел на век ты прочь,
О, Пирам, о, мой дружочик,
Буду плакать день и ночь.
Вы струитесь, токи слезны!
Надрывайся грудь тоской!
О, мой милый! о, любезный!
Ты навек потерян мной!
Друга хладная могила,
Счастье дней моих сокрыла:
Люта смерть, приди скорей!
Рок рушитель сей любови,—
Знать, моей ты жаждешь крови:
Не жалею грустных дней!
О, вонзись мечь острый друга!
О, вонзись, молю тебя!
Другу верная подруга
Умираю я любя.72
(Берет мечь Пирама и закалывается.)
Тезей. Луна и лев остались в живых хоронить мертвых!
Димитрий. Да сверх того еще стена, государь!
Основа. С вашего позволения; смею вас уверить, что стена, разделявшая родителей их, не существует более72. Не благоугодно ли будет теперь посмотреть эпилог, или внять бергамасской пляски, которая имеет быть исполнена двумя из нашей компании?
Тезей. Нет, ужь пожалуйста, без эпилога! Ваша пьеса не нуждается ни в каких извинениях. Все играющие перемерли,— а о мертвых, по пословице,— ничего, кроме хорошаго! Но, если бы тот, кто играл Пирама, повесился на подвязке Тизбы, то вышла бы трагедия в полной форме. Впрочем, и в этом своем виде, пьеса прекрасна и отлично исполнена ! Покажите нам теперь свою бергамасску, а эпилог по боку!
(Пляска.)
Тезей. Полуночи язык двенадцать прогудел.
Любовники! на ложе наслаждений!
Теперь настал волшебный час видений;
Мы, вероятно, утра час проспим,
Провеселившись за полночь сегодня.
Нелепый фарс нам ускорил шаги
Тяжелой ночи: на покой же, други!
Для новых празднеств просыпаясь днем,
В пирах мы две недели проведем!
(Exeunt.)

СЦЕНА ИИ-я.
Входит Пук с метлой.
Пук. Вот голодный лев рычит,
Волк на месяц поднял вой:
Пахарь крепко-крепко спит,
Утомлен денной страдой...
Огонек погас в избах;
Простонал пугач в кустах:
Застонал в ответ больной,
Вспомнив саван гробовой.
Час полуночи настал —
Разверзается жилище
Мертвецов, и на кладбище
На церковном, сонм их встал!
И, Гекаты колесницы
Свита,— вот явились мы,
Сны таинственные тьмы,
Ненавистники денницы!
Час видений! Всюду тишь:
Не скребется даже мышь
В благодати полном доме!
Никого не слышно, кроме
Лишь меня, который отряжен
Сор метлой из дому выместь вонъ74.

Входят Оберон и Титания со свитой.

Оберон. Пусть погасли свечи здесь,—
Мы волшебными огнями
Снова дом осветим весь.
Эльфы! резвыми толпами
Разсыпайтеся скорей!
Вторьте песне вы моей;
Словно птички межь кустами,
Веселись, скачи и пой,
Мой воздушный, пестрый рой!
Титания. Нота в ноту, слово в слово
Песню звонкую мы снова,
Взявшись за руки споем!
Благодать мы песнью нашей
Здесь навеем: полной чашей
Да живет сей дом!
Оберон. До зари вы гуляйте до утренней
По высоким палатам расписанным:
Мы же в спальни с царицей пойдем,
Благодать трем четам принесем:
Да исполнится век их отрадами,
Да живут они весело с чадами,
Да не будет в рожденных от них
Ни в едином отметин дурных!75
Родились бы талантливы — счастливы
И на всякое дело удачливы,
Изукрашены всяким добром:
Красотою же — кровь с молоком!
Полевою росою, святою росой
Окропить вы весь дом поспешите за мной,
Чтоб хозяин в нем жил — не тужил,
Много лет пировал, людям правду творил!
Ну, скорей
Разлетайтесь!
Но до утренних лучей
Все ко мне,
В тишине
Собирайтесь!
(Exeunt Оберон, Титания и свита.)
Пук. Если не съумели тени
Угодить вам, господа,—
Это вовсе не беда!
Мало-ль хуже сновидений
Вы видали иногда?
Вот и наше представленье
Тоже — греза сновиденья:
А когда же складны сны?..
Извинить вы нас должны!
Я же Пук, как малый честный,
Честностью давно известный,
Обещаюсь и клянусь,
Что когда по представленьи,
(А признаться, я боюсь)
В нас змеиное шипенье76
Духа не убьет...
Мы, за ваше снисхожденье,
Примем твердое решенье
Быть умней вперед:
Или — Пука назовите
Шельмой вы тогда!
А теперь вы нас немножко поощрите
И рукоплесканьем подарите:
Доброй ночи, господа!1
комментарии, примечания к стихотворению
СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ. КОМЕДИЯ ШЕКСПИРА.
Григорьев А. А.
1ПРИМЕЧАНИЯ.

Хотя «Mиdsummer day» собственно значит Иванов день (24 июня) — день, связанный в верованиях всех почти Европейских народов, и у нас, Славян, с различными фантастическими поверьями, и потому правильнее было бы перевести название пьесы: «Ночь под Иванов день», но я удержал название более употребительное: «Сон в летнюю ночь», преимущественно по той причине, что в зимнюю ночь не пригрезятся или весьма редко пригрезятся такия грезы, которых полна комедия, что они тесно связаны с знойной летней ночью. Сам Шекспир, впрочем, напоминает, что действие пьесы происходит в мае, а не в июне, именно 1 мая. (Действие IV, сцена I.).

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

1) Буквально: «подобно мачихе, или вдовице долго истощающей доходы молодых людей.»
2) Тезей, победив Амазонок, взял в плен их царицу Антиопу (у Шекспира — Ипполита) и от брака с ней имел сына Ипполита.
3) Собственно Тезей назван «герцогомъ»; но если Шекспир, для удобнейшаго представления его достоинства своей публике, употребил титул, наиболее известный в средние века, титул герцога,— то для удобнейшаго же представления его достоинства публике настоящаго времени, я выбрал титул князя. Почему не царя? спросят меня в таком случае. Потому, что титул царя, который мы привыкли придавать и героям древности, набросил бы античный колорит на средневековое и притом сказочное лице Тезея,
4) В Афинах, по закону Солона, родители имели над детьми право жизни и смерти.
5) В этом месте, я с намерением старался удержать несколько оффициальный, даже, так сказать, подъяческий язык, слышный в оригинале.
6) Здесь, до осязательности, проглядывает взгляд поэта на любовь Лизандра и Эрмии, на эту «Fancy», родившуюся вследствие жажды любить и воспитавшуюся на романических историях.
7) Слово «мечты», далеко не выражает английскаго Fancy, но все же оно здесь лучше идет, чем слово «любовь.»
Может быть, я и ошибаюсь (увлекаясь основною мыслию комедии), но здесь союз «потому» (therefore), выражает весьма резко иронический взгляд поэта. Совсем инаго рода «потому» извлек бы разсудок из предшествовавшаго разговора. Личное, но опять-таки, это мое личное мнение; готов восторгаться этим: «потому», как одно из лиц Мольеровских комедий выражением в каком-то сонете.
9) Вместо миль, я позволил себе употреблять версты, потому же самому, почему, вместо герцога, назвал Тезея князем.
10) Майские обряды — остаток язычества в Англии, еще живой во времена Шекспира. Рано утром, толпы народа шли в разныя стороны окрестностей веселиться, играть и плесть венки. Быки, с увенчанными рогами, при кликах народа, везли огромное майское дерево, вяз, убранный цветами и лентами. На закате солнца расходились по домам: ветвями дерева украшали окна и двери, а самое дерево врывали на площади и плясали около него.
11) В предисловии я достаточно развиваю мысль о том, что лица Шекспировския говорят часто не натурально и стараюсь пояснить, почему именно они говорят не натурально в нашем смысле. Разговор Елемы и Эрмии представляет один из крайних пределов такой ненатуральности, т. е. такаго выражения в обычных тогдашнему зрителю метафорических формах. На счет метафоричности языка, переводчик «Лира», в своем этюде высказал мысли столь верныя, что я не имею к ним ничего прибавить, кроме того только, что эта метафоричность родилась под влиянием вкуса Итальянскаго. Везде, где разговоры принимают строй метафорический, я прибегал к размерам, наиболее, по моему мнению, способным выражать этот строй.
12) Опять Елена говорит в своем монологе не натурально в нашем смысле, а читает итальянское лирическое стихотворение эпохи на тему слепоты и безосновности любви, но величие Шекспира перед всем, ему современным, заключается в глубине преткновения психических пружин: они выставляются наглядно даже в этих метафорических формах, даже может быть в этих формах становятся нагляднее, чем были бы в наших натуральных. Ведь наша натуральность, которой глубокую правду и законность я признаю, конечно, часто впадает в другую крайность, в личность, узость и стало быть неполноту выражения. Герои старых поэтов, особенно Шекспировские, говоря часто не то, что сказали-бы они сами в их положении — то, что сказал бы поэтически об их положении поэтический зритель — едва ли вернее наших достигают высших целей драмы. Вглядитесь в психический анализ, которым проникнут монолог Елены: мне сдается, что осязательно выразить его можно только в этом или подобных этим формах!
13) Старинная, уродливая пьеса, которая однако вероятно имела замечательное место в впечатлениях поэта.
14) Ерклеса, т. е. Геркулеса. Мастеровые часто коверкают имена — но не везде можно, да и не везде нужно было передавать это в переводе.
15) Слово «королевна» употребляю я опять также для удержания сказочной физиономии героев и героинь древности.
16) За сим следует в оригинале место, утратившее для нас всякое значение, не имевшее его и никогда, может быть вставочное. Лучшие переводчики, как Шлегель, его пропускают из уважения к поэзии и благопристойности. Сделать здесь намек осязательным — легко, да не хорошо и не стоит. Вот это место:
Пила. Ну это с какой хотите.
Основа. Так я буду играть с вашей соломеннаго цвета бородой, с вашей темно-оранжевой бородой, с вашей пурпуровой бородой, или с вашей бородой цвета французской головы, ярко-желтаго цвета.
Пила. Иныя французския головы и вовсе без волос, так вы будьте безбородым. И так, господа...
Пусть такими местами дорожат те, которые заботятся о сохранении дрязги в Шекспире!
17) Так по поправке Колльеровскаго экземпляра. По старым изданиям — вот как:
Основа. Непременно сойдемся и сделаем пробу, не совестясь и не робея. Приложите старание, приготовьтесь хорошенько.
Пила. У княжескаго дуба увидимся!
Естественнее гораздо разделение речей в Колльеровском экземпляре. Хоть Основа и большой охотник всюду соваться, но распорядитель дела, директор труппы не он, а Пила.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

18) Т. е. кружечки, оставшиеся как след пляски эльфов.
19) В оригинале — «the cowlиps tall her pensиoners» — намет, как полагают, на военных придворных, которые при королеве Елисавете носили название ея пансионеров: это были самые красивые молодые люди из знатных и богатых семейств.
В пьесе все дышет намеками на двор девственной королевы, на жизнь и понятия этого двора... А что, если сама она, поэтизированная явно в разсказе Оберона, поэтизирована тайно в Титании? А что — да простят мне наивность моих некоторых замечаний — если есть правда в предании о любви Шекспира к Елизавете, и если к ней относятся множество его странных, мучительной любви исполненных сонетов? {Я позволил себе оставить все свои примечания в их первоначальной форме. Они писались как материалы для этюда. Вот и после этого замечания, я готов, как почтмейстер, публично называть себя телятиной, вспомнивши, что Елизаветее было уже под шестьдесят в эту эпоху!}
20) Иначе я не умею передать выражения: «thou lob of spиrиts.»
21) Примечание Шлегеля. Писатели, предшественники Шекспира и даже современники его часто выводили на сцену этого духа, под именами Пука, Гобгоблина, Робина добраго товарища (Goodfellow), представляя его шутливым, веселым и более взрослым, чем другие духи и эльфы, которых изображали обыкновенно детьми. Впрочем, в образе Пука, нет ничего ужасающаго или отвратительнаго; иначе он был бы не уместен во всей этой грациозной и капризной поэтической фантазии. В четвертом действии старинной, до-Шекспировской пьесы: «Грим, Крайдонский угольщикъ», один из низших адских духов, принимает образ Пука и является на землю в кожаном, узком платье, с лицом и руками темно-краснаго цвета и с молотком в руке. В другой, старой же пьесе «Wиly begnи led», один мошенник намеревается нарядиться Робином и говорит, что он для этого приставит багрово-пламенный нос, наденет телячью шкуру и будет кричать: бо! бо! Но ни один из этих образов не идет к Пуку Шекспировскаго «Сна», вообще образы, придаваемые духам поэтическою фантазиею, многоразличны: так в разсказе Меркуцио — царица Маб является совсем иною, чем Титания, хотя в сущности оне тождественны.
Вельтман в своей переделке «Сна» сделал Пука лешим: но в нем много черт, свойственных и нашему домовому. Вообще, западное фантастическое переделать в наше северное невозможно. Оставим Пука Пуком, да и наших домовых и леших перестанем искать в изследованиях Гримма о немецкой мифоиогии, в которой мы добрались до сих пор только до незавидных, в отношении к нам, приобретений, до бога очага или бога ухвата!
22 а) В Дании эль приготовляется с разными пряностями, и перед тем, как пить, кладут в него горячее печеное яблоко
22 b) Mиddle summer или mиdsummer, с Иванова дня.
23) Феи плясали и пели по ночам при сиянии месяца.
24) Лабиринты относятся здесь к кружкам, оставляемым феями, но, чтобы не темнить дела без поэтической пользы, я перевел проще, равно как не назвал по имени «веселых игръ» — the nиne men’s morrиs, jeu de marolle (игра Норманскаго происхождения).
25) Все это — напоминание зимы, тогда всем памятной 1599 и 1600 года. «Сонъ» написан уже в 1598 году, но место могло быть прибавлено после.
26) Хотя эльфы и воздушнее человека, но они также смертны.
27) Многие комментаторы относят это изображение сирены к Марии Шотландской: Шлегель не соглашается с ними на том основании, что неприлично было бы на празднестве напоминать о Марии, с мыслию о которой нераздельна и свежа была еще мысль о трагической судьбе ея самой и ея партии.
28) Здесь уже явно поэтизирована Елизавета — и поэтизирована столь возвышенно, что невольно веришь искренности поэтизирования. Ей было в эту эпоху уже под шестьдесят лет, но все еще следы прежней красоты, вечно девственной, по убеждению многих, королевы могли остаться.
29) Цветок зовется собственно: «love иn иdleness», любовь к праздности, любовь от безделья — название, имеющее отношение к внутреннему смыслу пьесы, в которой любовь является или на той степени, которую наш Бенедиктов окрестил так удачно именем «любви безпредметной», или на степени причуды (Fancy). Но так-как у нас нет цветка с таким названием, то я естественно предпочел всем, более или менее известное понятие: приворотную траву.
30) Наивное обращение с публикой: лица говорят сами про себя, что они невидимы и публика им верит. Какая наивность искусства и какая серьозность в публике, нуждающейся в поэзии, а не в обстановке!
31) В оригинале — игра слов точно также. Помня примечание Вронченки на счет необходимости сохранения игры слов, я старался, как мог, везде ее удерживать.
32) Собственно так:
Димитрий. Не доводите вы до крайности во мне
К вам отвращения, глядеть на вас мне тошно!
Елена. А мне так тошно не смотреть на вас!
Это ближе по букве, но ближе ли по духу, по осязательности выражения чувства?
33) Я удержал эту «трет минуты», тонко намекающую на эфирное, быстролетное существование.
34) Прелестно и поэтично обработана эта песня Вельтманом в его переделке.
Буквально же она гласит почти тако:
Фея. Прочь ты племя пестрых змей
Двуязычных и ежей!
Ящерицы, медяницы,
Не касайтесь вы царицы.
Хор. Пой ты с нами соловей
Нашу песню: лулла бей,
Лулла-лулла-лулиа бей.
Наговоры, чары — мимо
Фей владычицы любимой,
Доброй ночи, лулла бей.
Фея. Длинноногие ткачи
Пауки, жуки ночные,
Черви, гады земляные,—
Прочь! не сметь вредить в ночи !
Хор. Пой ты, и проч.
Это вернее букве: но много ли выиграет для русских читателей или зрителей поэзия подлинника от исчисления всех гадов и удержания припева лулла бей,— не знаю! Что-то мало и Гамлет выиграл от представления по комментариям и от обнаженной коленки во втором акте.
35) Опять игра слов в подлиннике, по возможности удержанная в переводе.
36) Это место, да еще то, где Титания ласкает осла,— апогей иронической мысли о любви, лежащей в основе создания. Лизандр оправдывает разсудком свою перемену, свою безпредметную любовь, а дело тут очень просто. В нем кровь кипит, в нем сил избыток: по пробуждении увидал он Елену и слова страсти, начатыя во сне к Эрмии — обращены на яву к другой, к первой попавшейся.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

37) Слова: чего их жалеть? принадлежат Вельтману и составляют одну из удачнейших верных неверностей подлиннику: прибавлением их сохраняется соль насмешки, основываясь на таком авторитете, каков высокодаровитый Вельтман,— я тоже позволил себе местах в двух пояснительныя прибавки.
38) Разумеется, не на болдоуханьи основана игра слов оригинала, но передать ее буквально — нельзя. Надобно заменить — чем же? коверканьем слов и притом коверканьем, свойственным мастеровым, фабричным, вообще тому классу, который, находясь в некотором соприкосновении с образованными классами общества, заимствует от него весьма охотно разныя мудреныя слова, разумеется искажая их.
39) Та-же самая история : в подлиннике ошибка вертится на могиле Нинуса. Здесь только ошибку я сделал общее и стало-быть несколько резче.
40) Вот песня Основы, в более близком букве оригинала переводе:
Ты черный дрозд, приятель мой*
С оранжевой головкой,
И белобровый дрозд. Другой,
На песни больно ловкой
Приятель, серый воробей,
Кукушка с песнью скучной,
Что слышать множество мужей
Не могут равнодушно.
Другия попытки точности в передаче, можете видеть у Сатина и Росковшенко.
41) В подлиннике: эфиопка.
42) В подлиннике: a vиxen.
43) Намек на обычное изображение ночи.
44) Тела самоубийц хоронятся на перекрестках.
Am Kreuzweg wиrd begraben
Wer selber sиch brachte um:
Dort bluh’t eиne blaue Blume
Dиe armsunder Blum’
Гейне.
45) Любовник Зари — Кефал, сын царя Фессалийскаго. Аврора влюбилась в него, но он остался нечувствителен к ея люобви.
46) Вот поэтому-то Пука и нельзя обратить в нашего лешаго, что он и лесной и домовой. Это совсем особый мир духов, совершенно северных, духов малюток, золотых, сверкающих эльфов, легких, воздушных.
47) Го-го! — обычное восклицание, с которым появляется всегда дьявол в старых комедиях.
48) Буквально передать песенку Пука над спящими даже и нельзя: она вся состоит из народных пословиц. Передать можно и должно было только поэтический смысл, цвет и запах, остерегаясь от искушения перепасть слишком в нашу собственную народность и держась середины — намеков на нашу народность.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

49) Не знаю, будут ли меня бранить, что я намекнул здесь на одно из прелестнейших стихотворений нашего великаго славянскаго поэта, кончающееся стихом:

A tylko calowae, calowae, calowae....

но убежден, что они наглядно передают поэтический строй речей воздушной Титании, и тем комичнее выставляют несообразность ея представлений с действительностью, а в этом именно и замечается все значение сей сцены.
Все средства и должны, и могут быть употребляемы для того, чтобы нам, Славянам, таким же старожилам и чадам новаго мира, как Германцы, был доступен, как им же, величайший из поэтов новаго мира — и в правильности приемов моих в этом деле я убежден совершенно. Дело другое — выполнение правильных приемов. Fecи quod potuи—facиunt melиora potentes.
50) В оригинале «помогите паутинке»,— но паутинка занята ловлением пчелы и это явная ошибка, не поправленная впрочем в Колльеровском экземпляре.
51) В подлиннике the tongs and the bones, какой-то старинный народный инструмент.
52) Дианин росток: agnus castns, vиtex agnus albus.
53) См. примеч. 10.
54) В подлиннике — у Фессалийскаго быка.
55) См. примеч. 10.
56) По народному поверью, со дня св. Валентина паруются птицы. День этот играет довольно значительную роль вх западных песнях. Припомните песни Офелии:

Спишь ли друг мой, иль нет? Уж алеет заря
Валентинова краснаго дня !
(Перевод Вронченки.)
57) Точнее (но вернее ли — это другой вопрос) «Глаз человеческий не слыхивал, ухо человеческое не видывало, рука человлческая не способна вкусит, язык человеческий не способен понять, а сердце человеческое не способно выразить, что такое был мой сон!»
58) В подлиннике: балладу.
59) Здесь отступление от подлинника, по невозможности передать сколько-нибудь ощутительно игру слов.
60) Да не обвиняют меня в неуважении к Шекспиру за то, что и здесь, как во многих местах, я желал быть верным юмору, а не букве подлинника. Если потрудятся (что впрочем принадлежит только к числу pиa dиsderиa) сравнить весь мой перевод с оригиналом, то увидят, что везде, где поэзия, пафос или юмор не отделимы от буквы, я старался быть точным до последней степени. Повторяю, что в верности приемов моих я совершенно убежден; так надобно переводить Шекспира, если хотят освоит его русским читателям, т. е. массе читателей. Подстрочные переводы — по моему положительно вредны для массы, которую они отвращают от чтения Шекспира и положительно же безполезны для избранных, которые могут выучиться по английски, чтобы изучать Шекспира в мельчайших подробностях. Шекспир есть нечто вечное, что должно быть освоено каждому народу, всем и каждому в известном народе. Кстати или не кстати, скажу здесь, что, на сколько я предубежден против буквальных переводов, на столько же и против переделок самых пьес Шекспира. Великие умы и великие таланты впадали в величайшие промахи, когда пытались Шекспира переделывать. Вспомните Шиллеровскую обработку Макбета, вспомните замечание Гёте на счет постановки Лира: не только что в дикия, в детския несообразности впадают тот и другой.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

61) Все это место чтения афиши переведено по Колльеровским поправкам. По старым изданиям и читает афишку, и делает на нее замечания Тезей один.
62) Современная Шекспиру сатира.
63) Нужно ли указывать, что послужило мне обращиком для этих силлабических виршей. Вероятно читателям известны «Притча о блудном сыне», о «Навуходоносоре» и проч.
Смешное в прологе заключается, как и у Шекспира, в неправильной пунктуации. Смысл настоящий вот какой :

Ежели сим зрелищем ныне вам наскучим,
Не должны слушатели сие разумети
Так: яко придохом семо да вас мучим,
Но (должны) начало со концем сопрягать умети!
Аще зде явихома, то вам досадити
Не хощем ни мало!.. Вас возвеселити —
Полагаем весь наш труд!— Дабы вас изгнати,
Сего мы не хощем! Чтобы могли вы знати,
Что ныне пред ваши очи мы износим,—
До сконченья вашего терпенья просим !

64) Здесь уничтожены все собственныя имена, которыя коверкаются мастеровыми — да и не в них соль оригинала. Соль в фальши — выражения чувств, фальши, которую старался я передавать нашею фальшью: а) силлабическою, б) Сумароковскою трагическою, в) Сумароковскою элегическою и в) наконец сантиментальною. Знакомые хорошо с сочинениями Сумарокова и с Новиковским песенником — узнают множество стихов, перенесенных мной оттуда целиком. Нечего объяснять, что в этом не высказывается неуважение к творцу Русскаго театра.
65) По Колльеру; по старым изданиям — «луна и левъ».
66) В подливнике: «гусь».
67) «Луна» входит с фонарем, можжевельником и собакой. Вероятно таковы были аттрибуты ея в старых пьесах, которыя осмеивает поэт... Осмеивает! — верно ли это слово?...
68) В подлиннике: «у гробницы Нинуса».
69) Иронический намек на то, что в представлениях, подобных этому, где все делается нарочно и не взаправду входы и выходы лиц совершенно зависят от произвола сочинителей.
70) Стихотворение по образцам нотных романсов Новиковскаго песенника.
71) В подлиннике не переводимая игра слов.
72) Образец слишком известен, чтобы нужно было на него указывать.
73) Эта стена — не перешла ли потом во вражду Монтегов с Капулетами? Эта нелепая пьеса не породила ли Ромео и Юлии? Это сочувствие Ипполиты к нелепому Пираму — не сочувствие ли, не слезы ли самаго Шекспира, отрока или юноши?
74) Духи, по народному поверью, любят чистоту места.
75) Суеверие некоторым родимым пятнышкам приписывает несчастия и даже преступления.
76) Т. е. свист.

1857

Другие стихи автора:

• С тайною тоскою, смертною тоской
  С тайною тоскою, Смертною тоской, Я перед тобою, Светлый ангел мой. Пусть сияет счастье Мн...

• Старинные, мучительные сны...
  Старинные, мучительные сны! Как стук сверчка, иль визг пилы железной, Как дребезжанье порв...