Стих: Николай Некрасов -
Современники (Поэма)

Часть первая. Юбиляры и триумфаторы

Я книгу взял, восстав от сна,
И прочитал я в ней:
«Бывали хуже времена,
Но не было подлей».

Швырнул далеко книгу я.
Ужели мы с тобой
Такого века сыновья,
О друг-читатель мой?..

Конечно, нет! Конечно, нет!
Клевещет наш зоил.
Лакей принес пучок газет;
Я жадно их раскрыл,

Минуя кражу и пожар
И ряд самоубийц,
Встречаю слово «юбиляр»,
Читаю список лиц,

Стяжавших лавры. Счета нет!
Стипендия... медаль...
Аренда... памятник... обед...
Обед... обед... О, враль!

Протри глаза!.. Иду к друзьям:
Готовит спич один,
Другой десяток телеграмм –
В Москву, в Рязань, в Тульчин.

Пошел я с ним «на телеграф».
Лакеи, кучера,
Депеши кверху приподняв,
Толпились там с утра.

Мелькают крупные слова:
«Герою много лет...»,
«Ликуй, Орел!..», «Гордись, Москва!..»
«Бердичеву привет...»

Немало тут «друзей добра»,
«Отцов» не перечесть,
А вот листок: одно – «Ура!..»
Пора, однако, есть.

Я пришел в трактир и тоже
Счет теряю торжествам.
Книга дерзкая! за что же
Ты укор послала нам?..

У Дюссо готовят славно
Юбилейные столы;
Там обедают издавна
Триумфаторы-орлы.
Посмотрите – что за рыба!
Еле внес ее лакей.
Слышно «русское спасибо»
Из отворенных дверей.
Заказав бульон и дичи,
Коридором я брожу;
Дверь растворят – слышу спичи,
На пирующих гляжу:
Люди заняты в трактирах,
Не мешают... я и рад...

Зала № 1

В первой зале все в мундирах,
В белых галстуках стоят.
Юбиляр-администратор
Древен, весь шитьем залит,
Две звезды... Ему оратор,
Тоже старец, говорит:
«Ты на страже государства,
Как стоокий Аргус, бдил,
Но, преследуя коварство,
Добродетель ты щадил.
Голова твоя седая
Не запятнана стыдом:
Дальним краем управляя,
Не был ты его бичом.
В то же время населенья
Ты потворством не растлил,
Не довел до разоренья,
Пищи, крова не лишил!
Ты до собственности частной,
До казенного добра
Не простер руки всевластной –
Благодарность и... ура!..»

Вдруг курьер вошел, сияя,
Засиял и юбиляр.
Юбиляру, поздравляя,
Поднесли достойный дар.

№ 2

Речь долго, долго длилась,
Расплакался старик...
Я сделал шаг... открылась
Другая дверь – на миг,
И тут героя чтили,
Кричали: «Много лет!»
Герою подносили
Магницкого портрет:
«Крамольники лукавы,
Рази – и не жалей!»

Исчезла сцена славы –
Захлопнул дверь лакей...

№ 3

На столе лежат «подарки»,
В Петербурге лучших нет.
Две брильянтовые арки –
Восхитительный браслет!
Бриллиантовые звезды...
Чудо!.. Несколько ребят
С упоением невесты
На сокровища глядят.
(Были тут и лицеисты,
И пажи, и юнкера,
И незрелые юристы,
И купцов... et caetera.)

«Чудо!» – дядька их почтенный
Восклицает, князь Иван,
И, летами удрученный,
Упадает на диван...

Князь Иван – колосс по брюху,
Руки – род пуховика,
Пьедесталом служит уху
Ожиревшая щека.
По устройству верхней губы
Он – бульдог; с оскалом зубы,
Под гребенку волоса
И добрейшие глаза.
Он – известный объедало,
Говорит умно,
Словно в бочку из-под сала
Льет в себя вино.
Дома редко пребывает,
До шестидесяти лет
Водевили посещает,
Оперетку и балет.
У него друзья – кадеты,
Именитый дед его
Был шутом Елизаветы,
Сам он – ровно ничего.
Презирает аксельбанты,
Не охотник до чинов.
Унаследовав таланты
Исторических шутов,
С языком своим проворным,
С дерзким смехом, в век иной
Был бы он шутом придворным,
А теперь он – шут простой.

«Да! дары такие редки! –
Восклицает князь Иван. –
Надо спрыснуть... спрыснуть, детки!..
Наливай полней стакан!..
Нет, постой! В начале пира
Совершим один обряд:
Перед нами нет кумира,
Но... и камни говорят!
Эта брошка приютится
У богини на груди,
Значит, должно преклониться
Перед нею... Подходи!..»

И почтительно к алмазам
Приложился князь Иван,
И потом уж выпил разом
Свой вместительный стакан.
И, вослед за командиром,
Приложилися юнцы
К бриллиантам и сафирам...

«На колени, молодцы!
Гимн!..»

Глядит умильным взором
Старый шут на небеса,
И поют согласным хором
Молодые голоса:

Мадонны лик,
Взор херувима...
Мадам Жюдик
Непостижима!

Жизнь наша – пуф,
Пустей ореха,
Заехать в Буфф –
Одна утеха.

Восторга крик,
Порыв блаженства...
Мадам Жюдик
Верх совершенства!

№ 4

Военный пир... военный спор...
Не знаю, кто тут триумфатор.
«Аничков – вор! Мордвинов – вор! –
Кричит увлекшийся оратор. –
Милютин ваш – не патриот,
А просто карбонарий ярый!
Куда он армию ведет?..
Нет! лучше был порядок старый!
Солдата в палки ставь – и знай,
Что только палка бьет пороки!
Читай историю, читай!
Благие в ней найдешь уроки:
Где страх начальства, там и честь.
А страх без палки – скоротечен.
Пусть целый день не мог присесть
Солдат, порядочно посечен,
Пускай он ночью оставлял
Кровавый след на жестком ложе,
Не он ли в битвах доказал,
Что был небитого дороже?»

№ 5

«...Первоприсутствуя в сенате,
Радел ли ты о меньшем брате?
Всегда ли ты служил добру?
Всегда ли к истине стремился?..»

«Позвольте-с!»
      Я посторонился
И дал дорогу осетру...

№ 6

Большая зала... шума нет...
Ученое собранье,
Агрономический обед,
Вернее – заседанье.
Встает известный агроном,
Член общества – Коленов
(Докладчик пасмурен лицом,
Печальны лица членов).
Он говорит: «Я посвятил
Досуг мой скотоводству,
Я восемь лет в Тироле жил,
Поверив превосходству
Швейцарских, английских пород,
В отечестве любезном
Старался я улучшить скот
И думал быть полезным.
Увы! напрасная мечта!
Убил я даром годы:
Соломы мало для скота
Улучшенной породы!
В крови у русской клячи есть
Привычка золотая:
"Работать много, мало есть" –
Основа вековая!
Печальный вид: голодный конь
На почве истощенной,
С голодным пахарем... А тронь
Рукой непосвященной –
Еще печальней что-нибудь
Получится в итоге...
Покинул я опасный путь,
Увы! на полдороге...
Трудитесь дальше без меня...»

«Прискорбны речи ваши!
Придется с нынешнего дня
Закрыть собранья наши! –
Сказал ученый президент
(Толстяк, заплывший жиром). –
Разделим скромный дивиденд
И разойдемся с миром!
Оставим бедный наш народ
Судьбам его – и богу!
Без нас скорее он найдет
К развитию дорогу...»

«Закрыть! закрыть, хотя и жаль!» –
Решило всё собранье, –
И дать Коленову медаль:
«За ревность и старанье».

«Ура!.. Подписку!..» Увлеклись –
Не скупо подписали, –
И благодушно занялись
Моделью для медали...

№ 7

Председатель Казенной палаты –
Представительный тучный старик –
И директор. Я слышал дебаты,
Но о чем? хорошенько не вник.

«Мы вас вызвали... ваши способности...»
– «Нет-с! вернее: решительность мер».
– «Не вхожу ни в какие подробности,
Вы – губерниям прочим пример,

Господин председатель Пасьянсов!»
– «Гран-Пасьянсов!» – поправил старик.
«Был бы рай в министерстве финансов,
Если б всюду платил так мужик!

Жаль, что люди такие способные
Редки! Если бы меры принять
По всему государству подобные!..»
– «И тогда – не могу отвечать!

Доложите министру финансов,
Что действительно беден мужик».
– «Но – пример ваш, почтенный Пасьянсов?..»
– «Гран-Пасьянсов!» – поправил старик...

№ 8

Шаг вперед – и снова зала,
Всё заводчики-тузы;
Слышен голос: «Ты сначала
Много выдержал грозы.
Весь души прекрасный пламень
Ты принес на подвиг свой,
Но пошел ко дну, как камень,
Броненосец первый твой!
Смертоносные гранаты
Изобрел ты на врагов...
Были б чудо – результаты,
Кабы дельных мастеров!
То-то их принять бы в прутья!..
Ты гранатою своей
Переранил из орудья
Только собственных людей...
Ты поклялся, как заразы,
Новых опытов бежать,
Но казенные заказы
Увлекли тебя опять,
Ты вступил...»
     Лакей суровый
Дверь захлопнул, как назло.

№ 9

Я вперед... Из залы новой
Мертвечиной понесло...
Пир тут, видно, не секретный –
Настежь дверь... народу тьма...
Господин Ветхозаветный
Говорит:
    «Судьба сама
Нас свела сегодня вместе;
Шел я радостно сюда,
Как жених грядет к невесте, –
Новость, новость, господа!
Отзывался часто Пушкин
Из могилы... Наконец
Отозвался и Тяпушкин,
Скромный труженик-певец;
Драгоценную находку
Отыскал товарищ наш!
В бедной лавочке селедку
Завернул в нее торгаш.
Грязный синенький листочек,
А какие перлы в нем!..»

«Прочитай-ка хоть кусочек!» –
Закричали...
      «Мы начнем
С детства. Видно, что в разъезды
Посылал его отец:
Где иной считал бы звезды,
Он...» – «Читай же!» Начал чтец:

Отрывок из путевых заметок юноши Тяпушкина, веденных им во время разъездов его по России по делам отца

На реке на Свири
Рыба, как в Сибири,
Окуни, лини
Средней долины.
На реке же Лене
Хуже, чем на Оби:
Ноги по колени
Отморозил обе,
А прибыв в Ирбит,
Дядей был прибит...

«Превосходно! поэтично!..»
Каждый в лупу смотрит лист.
«И притом характерично, –
Замечает журналист. –
То-то мы ударим в трубы!
То-то праздник будет нам!»
И прикладывает губы
К полуграмотным строкам.
Приложил – и, к делу рьяный,
Примечание строчит:
«Отморозил ноги – пьяный
И – за пьянство был побит;
Чужды нравственности узкой,
Не решаемся мы скрыть
Этот знак натуры русской...
Да! "веселье Руси – пить!"

Уж знакомлюсь я с поэтом,
Биографию пишу...»

«Не снабдите ли портретом?»

«Дорогонько... погляжу...
Случай редкий! Мы в России
Явим вновь труды свои:
Восстановим запятые,
Двоеточие над i;
Модно будет в духе Миши
Предисловье написать:
Пощадили даже мыши
Драгоценную тетрадь –
Провидения печать!..
Позавидует Бартенев,
И Ефремов зашипит,
Но заметку сам Тургенев
В "Петербургских" поместит...»

«Верно! царь ты русской прессы,
Хоть и служишь мертвецам:
Все живые интересы
Уступают поле нам...»

«Так... и так да будет вечно!..
Дарованья в наши дни
Гибнут рано... Жаль, конечно,
Да бестактны и они...
Жаль!.. Но боги справедливы
В начертаниях своих!
Нам без смерти – нет поживы,
Как аптеке без больных!
Дарованием богатый
Служит обществу пером,
Служим мы ему лопатой...
Други! пьем! За мертвых пьем!..»

Вместо влаги искрометной,
Пили запросто марсал,
А Зосим Ветхозаветный
Умиленно лепетал:
«Я люблю живых писателей,
Но – мне мертвые милей!..»

Это – пир гробовскрывателей!..
Дальше, дальше поскорей!..

№ 10

«Путь, отечеству полезный
Ты геройски довершил,
Ты не дрогнул перед бездной,
Ты...»
    Татарин нелюбезный
Двери круто затворил;
Несмотря на все старанья,
Речь дослушать я не мог,
Слышны только лобызанья,
Да «Ура!..», да «С нами бог!..».

№ 11

«Получай же по проценту! –
Говорит седой банкир
Полицейскому агенту. –
В честь твою сегодня пир!»
Рад банкир, как сумасшедший;
Все довольны; сыщик пьян;
От детей сюда зашедший,
По знакомству, князь Иван
Держит спич:
      «Свои законы
Есть у века, господа!
Как пропали миллионы,
Я подумал: не беда!
Верьте, нет глупей несчастья
Потерять последний грош, –
Ни пропажи, ни участья,
Хоть повесься, не найдешь!
А украдут у банкира
Из десятка миллион –
Растревожится полмира...
"Миллион!.." Со всех сторон
Сожаленья раздадутся,
Все правительства снесутся,
Телеграммами в набат
Приударят! Все газеты
Похитителя приметы
Многократно возвестят,
Обозначат каждый прыщик...
И глядишь: нашелся вор!
На два дня банкир и сыщик –
Самый модный разговор!
Им улыбки, им поклоны,
Поздравленья добрых душ...
Уж терять – так миллионы,
Царь вселенной – куш!..»

№ 12

Чу! пенье! Я туда скорей,
То пела светская плеяда
Благотворителей посредством лотерей,
Концерта, бала, маскарада...

Да-с! Марья Львовна
За бедных в воду,
Мы Марье Львовне
Сложили оду.

Где Марья Львовна?
На вдовьем бале!
Где Марья Львовна?
В читальном зале...

Кто на эстраде
Поет романсы?
Чьи в маскараде
Вернее шансы?

У Марьи Львовны
Так милы речи,
У Марьи Львовны
Так круглы плечи!..

Гласит афиша:
«Народный праздник».
Купил корову
Один проказник:

«Да-с, Марья Львовна,
Не ваши речи,
Да-с, Марья Львовна,
Не ваши плечи,

С народом нужны
Иные шансы...»
В саду корова
Поет романсы,

В саду толпится
Народ наивный,
Рискуют прачки
Последней гривной,

За грош корову
Кому не надо?
И побелели
Дорожки сада,

Как будто в мае
Послал бог снегу...
Пустых билетов
Свезли телегу

Из сада ночью.
Ай! Марья Львовна!
Пятнадцать тысяч
Собрали ровно!

Пятнадцать – с нищих!
Что значит – масса!
Да процветает
Приюта касса!

Да процветает
И Марья Львовна,
Пусть ей живется
Легко и ровно!..

Да-с, Марья Львовна
За бедных в воду...
Ее призванье –
Служить народу!

№ 13

Слышен голос – и знакомый:
«Ананас – не огурец!»
Возложили гастрономы
На товарища венец.
Это – круг интимный, близкий.
Тише! слышен жаркий спор:
Над какою-то сосиской
Произносят приговор.
Поросенку ставят баллы,
Рассуждая о вине,
Тычут градусник в бокалы...
«Как! четыре – ветчине?..»
И поссорились... Стыдитесь!
Вредно ссориться, друзья!
Благодушно веселитесь!
Скоро к вам приду и я.
Буду новую сосиску
Каждый день изобретать,
Буду мнение без риску
О салате подавать.
Буду кушать плотно, жирно,
Обленюся, как верблюд,
И засну навеки мирно
Между двух изящных блюд...

Часть вторая. Герои времени

Траги-комедия

«Кушать подано!» – Мне дали
Очень маленький салон.
За стеной «ура!» кричали,
По тарелкам шел трезвон.
Кто ж они – с моим чуланом
Рядом пьющие теперь?
Я чуть-чуть открыл диваном
Загороженную дверь,
Поглядел из-за портьеры:
Зала публикой кишит –
Все тузы-акционеры!
На ловца и зверь бежит...

Производитель работ
Акционерной компании,
Сдавший недавно отчет
В общем годичном собрании,
В группе директоров Шкурин сидит
(Синяя чуйка и крупные губы).
Старец, прошедший сквозь медные трубы –
Савва Антихристов – спич говорит.
(Общество пестрое: франты, гусары,
И генерал, и банкир, и кулак.)

Да, господа! самородок-русак
Стоит немецких философов пары!
Был он мужик, не имел ничего,
Часто гуляла по мальчику палка,
Дальше скажу вам словами его
(Тут и отвага, и ум, и смекалка):

«Я – уроженец степей;
Дав пастухам по алтыну,
Я из хребта у свиней
В младости дергал щетину.

Мечется стадо, ревет.
Знамо: живая скотина!
Мальчик не трусит – дерет,
Первого сорту щетина!

Стал я теперь богачом;
Дом у меня, как картинка,
Думаю, глядя на дом:
Это – свиная щетинка!..»

Великорусская, меткая речь!..
С детства умел он добыть и сберечь.
Сняли мы линию; много заботы:
Надо сдавать земляные работы.
Еду я раз по делам в Перекоп,
Вижу, с артелью идет землекоп.
«Кто ты?» – «Я – Федор Никифоров
          Шкурин».

(Обращается к Шкурину)

Чокнемся! Выпьем, христов мужичок!
Ну, господа генералы! чок-чок!..
Выбор-то мой оказался недурен...

(Чокаются и пьют.)

Прибыл подрядчик на место работ,
Вместо науки с одним «глазомером»,
Ездит по селам с своим инженером,
Рядит рабочих – никто не идет!
Земли кругом тут дворянские были, –
Только дворяне о них позабыли.
Всем тут орудовал грубый «кустарь»,
Пренебреженной окраины царь.
Жители рыбу в озерах ловили,
Гнали безданно из пеньев смолу,
Брали морошку, опенки солили
И говорили: «Нейдем в кабалу!»
Нет послушанья, порядка и прочего,
Прежде всего: создавай тут «рабочего».
Как же создашь его? Шкурин не спит:
Земли, озера, болота, графит –
Всё откупил у помещика,
«Всё – до последнего лещика!»
(Как энергически сам говорит)
Дрогнула грубая сила «кустарная»,
Как из под ног ее почва ушла...
Мысль эта, смею сказать лучезарная,
Наши доходы спасла.
Плод этой меры в графе дивиденда
Акционеры найдут:
На сорок три с половиной процента
Разом понизился труд!..

Ходко пошла земляная работа.
Шкурин, трудясь до кровавого пота,
Не раздевался в ночи,
Жил без семейства в степи безотрадной,
Обувь, одежду, перцовку, харчи
Сам поставлял для артели громадной.
Он, разделяя с рабочим труды,
Не пренебрег гигиеной народной:
Вместо болотной, стоячей воды,
Дал он рабочему квас превосходный!
Этим и наша достигнута цель:
В жаркие дни, довалившись до кваса,
Меньше харчей потребляла артель
И обходилась охотно без мяса!
Быстро в артели упал аппетит
На двадцать два с половиной процента.
Я умолкаю... графа дивиденда
Красноречивее слов говорит!..

«Ура!» прокричали, героя сравнили
С находчивым «янки». А я между тем,
Покамест здоровье подрядчика пили,
Успел присмотреться ко всем:
Во-первых, тут были почетные лица
В чинах, с орденами. Их видит столица
В сенате, в палатах, в судах.
Служа безупречно и пользуясь весом,
Они посвящают досуг интересам
Коммерческих фирм на паях.
Тут были плебеи, из праха и пыли
Достигшие денег, крестов,
И рядом вельможи тут русские были,
Погрязшие в тине долгов
(То имя, что деды в безумной отваге
Прославили – гордость страны –
Они за паи подмахнут на бумаге,
Не стоящей трети цены)...
Сидели тут важно, в сознании силы,
«Зацепа» и «Савва» – столпы-воротилы
(Зацепа был мрачен, а Савва сиял).
Тут были банкиры, дельцы биржевые,
И земская сила – дворяне степные,
Тут было с десяток менял.
Сидели тут рядом тузы-иноземцы:
Остзейские, русские, прусские немцы,
Евреи и греки и много других –
В Варшаве, в Одессе, в Крыму, в Питербурге
Банкирские фирмы у них –
На аки, на раки, на берги, на бурги
Кончаются прозвища их.
Зацепа – красивый старик белокудрый,
Наживший богатство политикой мудрой, –
Был сборища главным вождем.
Профессор, юрист, адвокат знаменитый
И два инженера – с ученым значком –
Его окружали почетною свитой.
Григорий Аркадьич Зацепин стяжал
В коммерческом мире великую славу
И львиную долю себе выделял
Из каждого крупного дела по праву.
Сей старец находчив, умен, даровит,
В нем чудная тайна успеха таится,
Не даром он в каждом правленье сидит...
Придет вам охота в аферы пуститься,
Старайтесь его к предприятью привлечь –
Пойдет как по маслу!..
        Герой-триумфатор
Раскланялся... Выступил новый оратор,
Меняло, – писклива была его речь:
«Мм. гг.
Времена наступают тревожные
Кризис близится: мало дают
Предприятья железнодорожные,
Банки тоже не бойко идут:
"Половину закрыть не мешало бы!" –
Слышен в публике хор голосов,
Как недавно мы слышали жалобы
На избыток питейных домов.
Время выйти на поприще новое,
Честь имею проект предложить,
Всё обдумано – дело готовое,
Стоит только устав сочинить.»

(Пауза. Выпив глоток воды, оратор продолжает с одушевлением)

«Мысль – "Центрального Дома Терпимости",
Такова наша мысль! Скажут нам:
Прежде Невский целковыми вымости,
И на то я согласие дам!
Вам порукою наше серьезное
Отношенье к делам вообще,
Что развитие ей грандиозное
Мы надеемся дать не вотще:
Лишь бы нам разрешили концессию...
Учредим капитал на паях
И, убив мелочную профессию,
Двинем дело на всех парусах!
Нет сомненья, что цель учреждения
Наше общество скоро поймет:
Понесут нам свои сбережения
Все кутящие ныне вразброд!
Предприятия с точки вещественной
Невозможно вернее желать,
Равным образом, с точки общественной
Трудно пользу его отрицать.
Без надзора строжайшего, честного
Не оставим мы дело никак,
Мы найдем адвоката известного
Для разбора скандалов и драк.
Будет много у нас подражателей.
Но не будет такого нигде
Наблюденья: возьмем наблюдателей
В нашей скромной меняльной среде...»

«В тихом омуте водятся черти!» –
Кто-то рядом со мной прошептал;
Некто Грош испугался до смерти
Остроумной затеи менял
И подвинулся дальше со стулом.
На проект отвечала толпа
Нерешительным, сдержанным гулом,
Ждали мненья Зацепы-столпа.

«Да (сказал он), доходное дело,
Но советую вам подождать.
Ново... странно... до дерзости смело...
Преждевременно, смею сказать!
Кто не знает? Пророки событий,
Пролагатели новых путей,
Провозвестники важных открытий –
Побиваются грудой камней.
Двинув раньше вперед спекуляцию,
Чем прогресс узаконит ее,
Потеряете вы репутацию
И погубите дело свое.
Подождите! Прогресс подвигается,
И движенью не видно конца:
Что сегодня постыдным считается,
Удостоится завтра венца...»

«Браво!» Залп громоподобный..
На арену вышел Грош
И проекту спич надгробный
Довершил: «Проект хорош,
Исполнители опасны!» –
Он язвительно сказал.
Пренья были долги, страстны,
Впрочем, я их не слыхал,
Я заснул...
     Мне снились планы
О походах на карманы
Благодушных россиян,
И, ощупав свой карман,
Я проснулся...
     Шумно... В уши
Словно бьют колокола:
Гомерические куши,
Миллионные дела,
Баснословные оклады,
Недовыручка, дележ,
Рельсы, шпалы, банки, вклады –
Ничего не разберешь!..
Я сидел тупой и мрачный,
Долго мне понять мешал
Этот крик и дым табачный:
Где я? Как сюда попал?..

Через дверь, чуть-чуть открытую,
Вижу лиц усталых ряд,
Вижу жженку недопитую,
Землянику, виноград.
К англичанину с объятиями
Лезет русский человек.
«Выпьем, Борух! Будем братьями!» –
Говорит еврею грек.
Кто-то низко клонит голову,
Кто-то на пол льет вино,
Кто-то Утина Ермолову
Уподобил... Всё пьяно!..

Я понял: кончили дела
И нараспашку закутили.
Одни сидели у стола,
Другие парами ходили..
Сюда пришел и князь Иван
И, на диване отдыхая,
Не умолкал, как барабан,
Чужие речи заглушая.
Старик с друзьями продолжал
Пить вдохновляющую жженку
И мимо шедших посылал
Свои любезности вдогонку.
Теперь цинизм у них царил,
И разговор был часто страшен:
«С какой иконы ты скусил
Тот перл, которым ты украшен?»
– «Да с той, которой помолясь,
Ты Гасферу подсыпал яду...»
Так остроумно веселясь,
Одни смеялись до упаду,
Другие хмурились... Журча,
Лился поток суждений, споров...
Вот вам отрывки разговоров,
Ищите сами к ним ключа...

1-й голос

Отложили на неделю,
Миллиончик пропадет.
Вот господь послал Емелю!
Доложил наоборот:
Позабыл о братьях Примах
Знай наладил: Цах да Цах!
Образец непроходимых
Государственных нерях!
С ним теперь и смех и горе.
Прежний много лучше был:
Не сажал нас на мель в море
И на суше не топил.

2-й голос (князя Ивана)

Чу! как орут: «Казань!..», «Ветлуга!..»
Адепты севера и юга.
Немного фактов, бездна слов...
Одно тут каждый понимает,
Что на пути до рудников
Постлать соломки не мешает!

3-й голос

У нас был директор дороги,
Кондукторам красть не давал:
В вагоны, как тать, проникал
У сонных сосчитывал ноги,
Чтоб видеть: придется иль нет
На каждую пару билет?
Но дальше билетов и ног
Считать ничего он не мог!..

Голос князя Ивана

(кому-то навстречу)

Сотню рублей серебра
В день получаю...
Сорок четыре ребра
В сутки ломаю...
А! господин костолом!
Радуюсь встрече случайной.
Правда ли? мы создаем
Новый проект чрезвычайный:
Предупредительных мер
Мы отрицаем полезность...
(Так! господин инженер!
Благодарим за любезность.)
Вечно мы будем ломать
Едущим руки и ноги:
Надо врачей насажать
На протяженьи дороги,
С правого боку возвесть
Раненым нужно жилища,
А для убитых отвесть
С левого боку кладбища.
Так-с! Выражаясь точней,
Вы узаконить хотите
Право увечить людей...
Мало еще вы кутите!
Что же? Дай бог вам успеть!
Можете руки вы знатно,
Строя больницы, нагреть,
И пассажирам приятно:
Вместо того чтоб зевать
В наших пустынях унылых –
Впредь до крушенья – считать
Будут кресты на могилах!

Двое (4-й и 5-й)

(проходя мимо двери, негромко)

Вам дадут паи строители,
Я готов держать пари
На тысчонку! Не хотите ли?
– «В чем же дело, говори!»
– «Это – путь из самых прибыльных,
Но ведь это – тоже дверь
Для обмена мыслей гибельных...
Понимаете теперь?»
– «Верно! малый ты практический!
Как пари не заплатить?
С точки зренья стратегической
Можно Волгу запрудить!»

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

Пестрый галстук с черным фраком,
Ряд нечищеных зубов
И подернутая лаком
Рожа – признак дураков.
В перстне камень изумрудный.
Неотесанный болван:
Содержатель кассы ссудной,
Главной кассы – важный сан!
Этот тип безмерно гнусен.
Современный Митрофан
Глуп во всем, в одном искусен:
Залезать в чужой карман!
И на нем дух века виден,
Он по трусости – скупец,
По невежеству – бесстыден,
И по глупости – подлец!

6-й голос

За что швырнул в меня он карточкой своей
И завтра обещал прислать мне секунданта?
Ведь я не отрицал у Душкиной таланта
Я только говорил, что Радина милей!
Военный человек, не спорю я, прекрасен,
Но дальше от него держаться должно нам.
Во времена войны – опасен он врагам,
А в мирное – он всем опасен.

Голос князя Ивана

(кому-то навстречу)

Тысяч восемьдесят в банках
Получает этот франт,
Он живет бессменно в санках –
В этом весь его талант.
Есть другой счастливец в мире,
Полу-немец, полу-грек,
Получает сто четыре...
Заурядный человек!
Дай мне легонькие санки
И рысистого коня,
Я и сам все наши банки
Облечу в теченье дня!

7-й голос

Человека накачали
И забыли... Как тут быть?
Если нет цыган, нельзя ли
Хоть арфисток пригласить?
Без прекрасного-то пола
Скучновато во хмелю.
Пить так пить – до протокола,
Середины не люблю!

Голос князя Ивана

На французском масле,
Сделанном из сала,
Испекла природа
Этого нахала.
Экой ратоборец!
Железнодорожник,
И гостинодворец,
И во всем – художник!

8-й голос

В нашем банке заседают
Пять ростовщиков,
Фортель их таков:
Меж собой распределяют
Весь наличный капитал
Из осьми... а выручают
Сорок... Подло! я отстал.

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

Слыл умником и в ус себе не дул,
Поклонники в нем видели мессию;
Попал на министерский стул
И – наглупил на всю Россию!

9-й голос

...Говорю: помиритесь добром!
Не советую знаться с судом!..

На Литейной есть такое здание,
Где виновного ждет наказание,
А невинен – отпустят домой,
Окативши ушатом помой.
Я там был. Не последнее бедствие,
Доложу вам, судебное следствие, –
Юный пристав меня истерзал;
Прокурор, поседевший во бдении,
Так копался в моем поведении,
Что с натуги в истерику впал;
Сторона утверждала противная,
Что вся жизнь моя – цепь непрерывная
Вопиющих каких-то картин,
И, содрав гонорар неумеренный,
Восклицал мой присяжный поверенный:
«Перед вами стоит гражданин
Чище снега альпийских вершин!..»

Невеселое вышло решение:
Без лишения прав заключение.
Две недели пришлось проскучать,
Да с полгода ругала печать!

10-голос

Печать? У ней строитель – вор!
Железные дороги – душегубки!
Суды?... По платью приговор!
А им любезны только полушубки.
Теперь не в моде уважать
По капиталу, чину, званью...
Как?! под арестом содержать
Игуменью – честную Митрофанью?...

11-й голос

Не щадят и духовного звания!
Адвокатам одним только рай:
За лишение прав состояния
И за то теперь деньги подай!

Голос князя Ивана

(кому-то вдогонку)

Не люблю австрийца!
Думается мне:
Вот – сыноубийца!
Чу! Призыв к войне!
Брошены парады,
Дети в бой идут,
А отцы подряды
На войска берут...
Юные герои
Гибнут в каждом бое,
Не поймут никак:
Отчего в атаке,
В самой жаркой драке,
Невредим прусак?
Дети! вас надули
Ваши старики:
Глиняные пули
Ставили в полки!

Неразлучной бродят парой
Суетливый коммерсант
И еврей, процентщик ярый,
В драгоценных камнях франт.
Вот подходят к самой двери,
Продолжая рассуждать:
«Мне "товарища на вере"
Было легче отыскать.
Выручай! надеждой прочной
Остаешься ты один.
Выручай! ты – безупречный,
Полноправный гражданин!
Ты – писатель! Ты брошюрой
"О процентах" заявил
Связь свою с литературой,
Ты Тиблену кумом был.
Ты – художник по натуре...»
– «Нежелательно прослыть
Подставным в литературе...»
– «Вот нашел о чем тужить!
Полно! Мы с тобой – не детки.
Нынче – царство подставных,
Настоящие-то редки,
Да и спроса нет на них.
Погляди – моряк на суше,
Инженер на корабле,
А дела идут не хуже
И не лучше на земле.
Не у нас – во всей Европе
Прессой правит капитал,
Был же Генкель, есть же Гоппе...
Ты бы ярче их сиял!
Прессе нужны коммерсанты.
Поспешив на помощь ей,
Как направим мы таланты,
Как устроимся!»
      Еврей
Отвечает, убежденью
Начиная уступать:
«Если нужно просвещенью
Руку помощи подать,
Я готов, но – бог свидетель –
Я от грамоты отвык...»
– «Тут нужна лишь добродетель!» –
Восклицает биржевик...

«Дай еще им пять бутылок!» –
Испустил внезапный крик
Некто – стриженный затылок,
Голова «a la мужик».
Рост высокий, стан не гибкой,
А лицо... странней всего,
Как не высекли ошибкой
По лицу его!
Выпив первую бутылку,
Лизоблюдов пьяный хор
Тароватому затылку
Лестью выпалил в упор:

– «Сколько вы божьих храмов построили!»
– «Сколько выдали замуж невест!»
«Сколько вдов и сирот успокоили!»
– «Сколько роздали пенсий и мест!»
– «А какие вы строите линии!
Подвиг ваш – достоянье веков! –
Поправляя очки свои синие,
Заключил запевало льстецов. –
На Урале, на Лене, на Тереке
Предстоят еще подвиги вам.
Были люди в Европе, в Америке,
А таких не встречалось и там!»

«Будто? Вот как! Скажите! Неужели? –
Восклицал осовевший герой. –
Мы, однако, так плотно покушали,
Что пора, господа, и домой...»

И вскочили «орлы» его верные.
И героя домой повели...

Про таланты его непомерные
Очень громкие слухи прошли.
Как шаман, он обвешан жетонами
(А на шее владимирский крест).
С телеграммами, спичами, звонами
Колокольными – ездит и ест,
Упивается тонкими винами,
Сыплет золото щедрой рукой,
В предприятиях долями львиными
Наделяется... Чем не герой?...
Есть, однако, и мненье противное:
Говорят, у него никаких
Дарований, богатство фиктивное;
Говорят, он – игрушка других,
Нужен он для одной декорации;
Три-четыре искусных дельца
В омут самой шальной спекуляции,
Словно мячик, бросают глупца.
Как вопьются раки жирные
В тело белое его,
Эти люди, с виду смирные,
Обрывают их с него,
И потом дружка сердечного
В новый омут повлекут...
Ничего нет в мире вечного –
Скоро будет он банкрут!

Голос князя Ивана

(навстречу вновь вошедшему)

А! Авраам-изыскатель!
Мимо прошел: не узнал;
Чем возгордился, приятель?
Я пастухом тебя знал....

Лота отца попрекает,
Берка от Лоты бежит,
Месяца три пропадает
И, возвратясь, говорит:

«Радуйся! дочь моя Лота!
Радуйся, Янкель, сын мой!
Дети! купил я болота
Семьдесят семь десятин!»

Лота оделася в шубку,
Янкель за шапкой бежит,
Едут смотреть на покупку –
Лошадь с натуги хрипит,

Местность всё ниже и ниже,
Множество кочек и ям,
«Вот оно! Лота! смотри же!»
Лота не верит глазам:

Нету ничем ничего-то,
Кроме трясины и мхов!
Только слетели с болота
Семьдесят семь куликов!

Едучи шагом обратно,
Янкель трунил над отцом,
Лота работала знатно
Длинным своим языком.

Берка на жалобы эти
Молвил, подъехал к крыльцу:
«Не угодил я вам, дети,
Да угодил продавцу!»

Утром он с ними простился,
Месяца три пропадал,
Ночью домой воротился,
«Радуйтесь!» – снова сказал.

Янкель и Лота не рады,
Думают: глупость опять!
«Взял я большие подряды!» –
Берка пустился плясать.

«Четверть с рубля обойдется,
Четверть с рубля... без гроша...
Семьдесят семь остается,
Семьдесят семь барыша!»

Денег у Берки без счета,
Берка давно дворянин,
Благословляя болота
Семьдесят семь десятин!..

Чу! песня! Полные вином,
Два инженера ликовали
И пели песенку о том,
Как «непреклонного» сломали:

Я проект мой излагал
Ясно, непреложно –
Сухо молвил генерал:
«Это невозможно!»

Я протекцию сыскал
Всё обставил чудно,
Грустно молвил генерал:
«Это очень трудно!»

В третий раз понять я дал:
Будет – гривна со ста,
И воскликнул генерал:
«Это – очень просто!»

Голос князя Ивана

На уме чины да куши,
Пассажиров бьют гуртом:
Христианские-то души
Жидовине нипочем.
До пределов незаконных
Глуп, а денежки гребет...
Всё равно что резать сонных –
Обирать народ!

Слышны толки: «Леность.... пьянство...
Земство... волость.... мужики...»
Это – местное дворянство
И дворяне-степняки
У степного дворянина
Речь любимая своя:
«Чебоксарская щетина»,
«Миргородская свинья»,
«Свекловица, мериносы»,
«Спрос на водку и барду»,
А у местного вопросы
«Всесословные» в ходу,
Граф Давыдов, князь Лобанов
В центре этого кружка
Излагают пользу планов,
Не удавшихся пока.

«Вся беда России
В недостатке власти! –
Говорят витии
По сословной части. –

Да! провинция пустеет:
Города объяты сном,
Земледелец наш беднеет,
Дворянин поник челом.

Кто не "высшего разбора",
Убегай из наших мест,
Ты – добыча прокурора,
Мировой тебя заест!

Кто теперь там толку сыщет?
Народившийся кулак
По селеньям зверем рыщет,
Выжимает четвертак.

Выбивают недоимку,
Разоряют до гроша,
Взятку, взятку-невидимку
Ловит каждая душа!

Даже божии стихии
Ополчились на крестьян:
Повсеместно по России –
Вихри, штормы, ураган.

Гром жилища зажигает,
Нивы град господень бьет,
Деньги земство обирает,
Жадный волк уносит скот!

С мужиком одним случилось –
То-то он оторопел! –
Даже почва провалилась,
Отведенная в надел!

Не затем мы уступали
Наши древние права,
Чтоб на наше место стали
Становой и голова!

Жаль родного достоянья,
Жаль и бедных мужиков!..
Там – семейные преданья,
Там – любезный прах отцов!

Прах отцов – добыча тленья,
А живому дорог день:
Как из чумного селенья,
Мы бежим из деревень!»

Так искатели концессий,
Потерпевшие наклад
От хозяйственных профессий,
Нашим земцам говорят.

«Нет, а мы так не уходим!
Обновив с народом связь,
Мы народ облагородим, –
Говорит – по Гнейсту – князь. –

Мы судебно-полицейской
Властью пьянство укротим!»
И с улыбкой фарисейской
Ренегаты вторят им.

Князь Иван закончил пренья
О вреде предоставленья
Мужику гражданских прав,
Неожиданно сказав:

«Пусть глас народа – божий глас,
Но все-таки мужик – скотина!
Плохая шутка: свинопас
И рядом правнук Гедимина.

Враги дворян изобрели
Нарочно земское компанство,
Чтоб вши с крестьян переползли
На благородное дворянство».

Дворянин многоземельный
С тайной думою своей
Дышит скукою смертельной,
Есть субъекты веселей:
Генеральный бой дворянский
Проиграв, они нашлись
И войною партизанской
На досуге занялись.
Не рискуя головою,
Эти рыцари страны,
Так и рвут что можно с бою
У народа, у казны:
Взяв с подряда «разреженье»
Государственных лесов,
Произвесть опустошенье,
Подменить у мужиков
Земли – дело «партизана»;
Он – процентщик, он – торгаш,
Не уйдешь его капкана,
Неизбежно дань отдашь!
Четвертик фальшивой меры,
Тайный фортель у весов...
Впрочем, тут же есть примеры.
Чу! Помещик Хватунов
Сам кричит: «Удрал я штуку!
Не зевайте! вот вам шанс!»
И поет, друзьям в науку,
Назидательный романс:

Песня об «орошении»

Комитету «Поощренья
Земледельческих Трудов»
Сделать опыт орошенья
Наших пашен и лугов

Предложил я: снарядили
Две комиссии в наш край
И потом благословили,
Дали денег: «Орошай!»

Я поехал за границу,
Пожуировал; затем
Начал сеять свекловицу.
Время мчалось, между тем,

Дом мой стал богаче, краше,
Сам толстею, что ни год.
Вдруг запрос: «Успешно ль ваше
Орошение идет?»

«При ближайшем наблюденьи, –
Отвечаю в комитет, –
Нахожу, что в орошеньи
В нашем крае – нужды нет,

Труд притом безмерно дорог...» –
Согласились: «Нет нужды!»
А задаток – тысяч сорок –
За посильные труды

Комитет – не без участья
Добрых душ – с меня сложил,
И тогда – слезами счастья
Грудь жены я оросил!..

Несколько голосов

Браво, браво! ороситель!
Браво, пьем за подвиг твой!..

Князь Иван

Эй! орловский предводитель!
Познакомь меня с Фомой!
Я из чести, не из видов,
Подружиться с ним готов.
Прежде был – Денис Давыдов,
Нынче – Фомка Хватунов!

В каждой группе плутократов –
Русских, немцев ли, жидов –
Замечаю ренегатов
Из семьи профессоров.
Их история известна:
Скромным тружеником жил
И, служа науке честно,
Плутократию громил,
Был профессором, ученым
Лет до тридцати,
И, казалось, миллионом
Не собьешь его с пути...
Вдруг – конец истории –
В тридцать лет герой –
Прыг с обсерватории
В омут биржевой!..

Вот москвич – родоначальник
Этой фракции дельцов:
Об отечестве печальник,
Лучший тип профессоров,
Встарь он пел иные песни,
Искандер был друг его,
Кроме каменной болезни,
Не имел он ничего;
Под опалой в оны годы
Находился демократ,
Друг народа и свободы,
А теперь он – плутократ!
Спекуляторские штуки
Ловко двигает вперед
При содействии науки
Этот старый патриот...

Вот другой – слывет за чудо:
Говорун и острослов
(«Леонид» – ему покуда
Кличка у тузов).
Он машинным красноречьем
Плутократию дивит;
Никаким противоречьем
Не смущаясь, говорит
В интересах господина.
Заплати да тему дай,
Говорильная машина
Загудит: поднимет лай,
Будет плакать и смеяться,
Цифры, факты извращать,
На Бутовского ссылаться,
Марксом тону задавать.
Предпочтя ученой славе
Соблазнительный металл,
Леонид сперва при Савве
На посылках состоял,
Подавал ему «идейки»
(И сигары – иногда),
Знал к редакторам лазейки,
К представителям суда,
Составлял «записки», «мненья»,
Сплетни прессы отражал,
И в директоры правленья
Наконец попал!
Тут уж торная дорога:
Нахватав десяток мест,
Как за пазухой у бога
Он живет; по-барски ест,
На балы к концесьонерам
Возит куколку-жену
И поет акционерам
Вечно песенку одну,
Смысл известный: «Дивидендов
Нет покамест – ожидай!
И не медля шесть процентов
Нам в награду отчисляй!»
Кризис: дело не спорится,
Денег нет, должны кругом,
В дверь правления стучится
С исполнительным листом
Пристав: кассу запирает,
Мебель штемпелем клеймит.
Леонид не унывает
И цинически острит:
«Мат, конечно, предприятью,
А правленью – не беда!
Стул с казенною печатью
Так же мягок, господа!..»
Нынче счету нет артистам,
Что таким путем пошли
И на помощь аферистам
Силу знанья принесли.
Всякий план, в основе шаткий,
Как на сваях утвердят:
Исторической подкладкой,
Перспективами снабдят!
Дело их – стоять на страже
«Государственных идей».
Нет еще идеи даже,
Есть один намек о ней, –
Уж бегут они к патронам,
Выговаривают пай.
Начинают скромным тоном:
«Нужный банк»... «Забытый край»...
Дальше – громче пропаганда,
Загорается война,
Кто за Шмита, кто за Странда!
Правду вывернув до дна,
Чудо сделают из края,
Этнографией блеснут,
И статистика такая...
Где они ее берут?

Аргумент экономический,
Аргумент патриотический,
И важнейший, наконец,
С точки зренья стратегической
Аргумент – всему венец!..

Из пяти одна затея
Удалась – набит карман!
А гуманная идея
Отошла на дальний план.
Новый туз-богач в итоге,
И сказались барыши
Лишней гривною в налоге
С податной души...

Надо честь отдать почину –
Разбудили Русь они:
И купцу, и дворянину
Плохо спится в наши дни;
Прежде Русь стихи писала,
Рифмам не было числа,
А теперь практичней стала:
На проекты налегла!
Предприимчивостью чудной
Переполнились сердца,
Нет теперь задачи трудной,
Каждый план найдет дельца.
Запрудят Неву, каналы
По Сахаре проведут!..
Дайте только капиталы,
Обеспечьте риск и труд...

Да, постигла и Россия
Тайну жизни наконец:
Тайна жизни – гарантия,
А субсидия – венец!
Будешь в славе равен Фидию,
Антокольский! изваяй
(«Гарантию» и «субсидию»,)
Идеалам форму дай!
Окружи свое творенье
Барельефами: толпой
Пусть идут на поклоненье
И ученый и герой;
Пусть идут израильтяне
И другие пришельцы,
И российские дворяне,
И моршанские скопцы...

Беседа кипит не смолкая,
И льется рекою вино,
Великих и малых равняя;
Все группы смешались давно.
Зацепин в ударе, как воду
Венгерское пьет; Леонид,
Великому мужу в угоду,
Вистует ему и лисит.
Из оперы новые лица
Явились; затеялся спор:
Которая выше певица,
Который пошлее актер.
Веселый толстяк краснорожий,
Хохочет Иванушка-шут,
И муж государственный тоже,
Подвыпив, беседует тут:
«Да-с, наша тропа не без терний!
Энергия – свойство мое,
Но на сорок восемь губерний
Всегда ли достанет ее?..»

Но был один – он общества чуждался;
Построивши дорогу в восемь верст,
На собственном величьи помешался
Остзейский туз – барон фон Клоппенгорст.
Он вынуждал к невольному решпекту –
Торжественность в осанке и в лице;
Пусти нагим по Невскому проспекту –
Покажется: он в тоге и венце.
Он не сгибал своей баронской выи
Ни перед кем; на лбу его крутом
Начертано: «Трудился для России,
И памятник воздвиг себе притом!»
Он был смешон картинно, грандиозно
И шумный пир эффектно оттенял.
Он пил один, насупив брови грозно,
По слову в час медлительно ронял.
Молчит ли он – особая манера
Молчать... глядит – победоносный взор!
Идет ли он – незыблемая вера,
Что долг других давать ему простор.
Среди судов обычного размера
Так шествовал в Россию «Монитор»...

Остроумная случайность!
На соседа не похож,
Представлял другую крайность
Эдуард Иваныч Грош –
Господин на ножках низких,
Весел, юрок и румян,
Из породы самых близких
К человеку обезьян.
К разным группам подбегает,
Щурит глазки, руки жмет
И головкою кивает,
И хихикает, и врет.
Голосок его пискливый
Раздается там и тут;
Толстый, маленький, плешивый,
Сибарит, делец и шут –
Он, как ртуть, на всяком месте;
Слышит – кто-то говорит:
«Нужно завтра акций двести...»
– «На налицность? на кредит?..»
По рукам в минуту хлопнул
И бежит туда бегом,
Где услышит слово «лопнул».
«Кто? Какой торговый дом?..»
– «Лопнул – шар!..» Зимою в санках
Вечно встретите его;
Он на бирже, в думе, в банках,
Нет собранья без него:
Это высшего разряда
Фактор – сила наших дней.
Телеграфов с ним не надо,
Ни газетных новостей.
Светский мир и мир подпольный
Дань равно ему несут,
Как револьвер шестиствольный
Он заряжен! С виду шут,
Он неспроста бьет баклуши,
Он трудится больше нас:
Настороженные уши,
Волчий зуб и лисий глаз!
Что вам нужно? Закладную?
Моську, мужа... дачу, дом,
Капитал?.. Рекомендую:
Не ударит в грязь лицом!
Честолюбье ль вас тревожит? –
Он карьере даст толчок,
Даже выхлопотать может
Португальский орденок!
По руке пригнать перчатку –
Дело Гроша! Всюду вхож,
Он туда протиснет взятку,
Что руками разведешь!..
Гроша вывели из мрака
Случай, ловкость и родня;
Не выходит он из фрака,
Пробудясь, кричит: коня!
В девять – рыщет по трущобам,
Ищет нужного дельца,
В десять – шествует за гробом
Сановитого лица;
До двенадцати – в передних
У влиятельных господ,
В час – в приюте малолетних,
Где молебен и отчет,
В два – за завтраком с кокоткой
(Он – кокоток первый друг),
С трех – на бирже... День короткой –
Пообедать недосуг!
Вечер: два-три комитета,
Оперетка и балет,
И у дамы полусвета
За рулеткой – дня рассвет!

Тише!.. новый гость явился;
Все вскочили, сам барон
Клоппенгорст пред ним склонился,
Подал руку... Кто же он?

Кто он? действуя практически,
Я обязан умолчать,
Но могу аллегорически
Петухом его назвать.
Нет вернее аттестации:
Золото клюет –
Возвращает... ассигнации!
Плавно он идет
С видом скромного достоинства:
Словно пред вождем
Дрессированное воинство,
Смолкло всё кругом...
Поздоровался с Саввой Степанычем,
Крепко палец Зацепе сдавил,
Пошутил с Эдуардом Иванычем:
«У! Как бледен! Опять пошалил?»

«Испугался проекта Дерницына:
Об общественной пользе поет,
А в душе – идеалы Плотицына!
Зазевайся – ...»

А затем неизвестность пошлейшая!
К сожаленью, беседа дальнейшая
Шла вполголоса... «Время на бал!» –
Уходя, незнакомец сказал.

К счастью, он вернулся снова,
На минуту сел,
И тогда четыре слова
Я поймать успел.
«Нужно выждать две недели, –
Савве он сказал. –
Нужно выждать: не созрели...»
И, допив бокал,
Вышел...

Экс-писатель бледнолицый
Появился, Пьер Кульков;
Был он долго за границей
По комиссиям дельцов
И друзьям поклон собрата
Из Италии привез.
Вожделений плутократа,
Так сказать, апофеоз
Совмещал в себе фон Руге:
Ухватив громадный куш,
Он ушел – на светлом юге
Отдыхать. «Великий муж! –
Говорят ему витии, –
Не пугайся клеветы!
Предприимчивость России
На такие высоты
Ты вознес, что миллиарда
Увезенного не жаль!..»
Не без чувства и азарта,
Устремляя очи в даль,
Рассказал турист свиданье
С удалившимся дельцом;
Было общее молчанье,
Пел рассказчик соловьем:

«Я посетил отшельника Севильи,
На виллу Мирт хотелось мне взглянуть;
Пред ней поэт преклонится – в бессильи
Вообразить прекрасней что-нибудь!

Из мрамора каррарского колонны,
На потолках сибирский малахит,
И в воздухе висящие балконы,
И с одного – в Европе лучший вид!

Там он любил сидеть после обеда
И несколько тревожился лишь тем,
Что тот же вид доступен для соседа, –
Его девиз: я не делюсь ни с кем!

Он этим был глубоко опечален
И наконец соседа победил:
Настроил он искусственных развалин
И чудный вид соседу заградил!..

Весь под шатром навесов виноградных
Шел путь к нему извилистой тропой;
Не пожалев расходов беспощадных,
Он срыл сады – и сделал путь прямой!

Так он живет, так тратит он доходы,
Всем жертвуя комфорту своему...
Кругом цветы... искусственные воды...
Его оркестр обходится ему

В огромный куш. Устроив род престола,
Уходит он в свой музыкальный зал,
И, так сказать, оркестру внемлет (solo)!
Вот жизнь его... вот жизни идеал!..»

«По такому идеалу
Может только жить – кретин! –
Вдруг сказал вошедший в залу
Незадолго господин.
(Сумасшедший или гений? –
Возникал в уме вопрос
После кратких наблюдений
Над вошедшим.) – Он унес
Из России миллионы
И, построив пышный гроб,
На визиты, на поклоны
Чуть не царственных особ
Он рассчитывал, сгорая
Честолюбием... Увы!
Едут мимо, не склоняя
Перед Руге головы!
У него в груди есть рана,
Нанесенная ему
Катастрофою Седана.
Угадайте: почему?
Перед боем франко-прусским
Переписывался он
С императором французским,
За серебряный мильон
Титул герцога – я слышал –
Уж совсем приторговал...
Вдруг скандал седанский вышел –
Продавец банкротом стал!
И теперь о том герое
(Не забавный ли пассаж?)
В целом мире плачут трое –
Сын, жена... да Руге наш!
Пожалей, честная публика!
Где купить высокий сан?
Уж во Франции – республика!
Титлов нет у англичан
На продажу... а Германия?..
Он и так – немецкий фон...
Таковы его страдания...
Где же счастье?.. Дурень он!

Дайте мне его мильоны,
Я бы им протер глаза!
Не висячие балконы –
Я бы создал чудеса!
Петр Великий в Сестербеке
Порт громадный замышлял;
Здесь в великом человеке
Гений, видимо, дремал,
Но и в малом человечке
Он не дремлет иногда:
Нужен порт... на Черной речке!
Вот идея, господа!
Все другие планы к черту!
Составляйте капитал:
Смело строй дорогу к порту
И веди к нему канал!
Подойдут вагон и барка
И корабль... Сдавай, грузи!
Как маяк, горящий ярко,
Будет порт мой на Руси!
Я уж рельсы дал дорогам,
Я войскам оружье дал...
В новый путь иду я с богом...
Составляйте капитал!
С деньгами, с гением
Чудным движением
Русь оживим.
Море Балтийское,
Море Каспийское
Соединим!
Вот занятие! вот дело!
Можно душу положить!
Ненавижу нежить тело,
Нервы праздностью томить.
Уж давно я был бы Крезом,
Мог бы лавры пожинать,
Но беспошлинным железом
Не хочу я торговать.
Металлических заводов
С пивоваренным котлом
Я не строю для доходов...
Наживаться воровством
Сродно подлому холопу!
Цель моя: к окну в Европу,
Что прорублено Петром,
Вековой пристроить дом!»

(Уходит быстро и с эффектом, еще в комнате надев шляпу.)

Голос князя Ивана

Появился метеором –
Метеором и пропал!
Никогда он не был вором,
А людей с сумой пускал.
У него своя контора:
«Переписки векселей»,
Нужно штат удвоить скоро.
В день до тысячи рублей
Платит он одних процентов.
То-то жизнь! топи камин
Грудой старых документов
Да на новых ставь: Ладьин
А в стяжательстве не грешен,
Сам последнее отдаст...

Чье-то замечание

Но зато ведь он помешан?

Голос князя Ивана

Нет, большой энтузиаст!
Занимая всюду деньги
И пристроить их спеша,
Ищет он по шапке Сеньки...
Идеальная душа!..

В летний день у пристани канала
Собралась толпа, чего-то ждет...
Духовенство шествует сначала,
А за ним комиссия идет:
Шитые мундиры, эполеты!
Чу! вдали запели бурлаки!
Но они не тощи, как скелеты,
На подбор красавцы мужики,
«В шелковых рубахах!» – шепчут бабы.
«Глянь и Савва!» – гаркнула толпа.
С деревянной ложкою у шляпы
И с железным гребнем у пупа,
Сам купец-подрядчик бичевою
Тянет барку... К пристани пришли...
Отслужив молебен чередою,
Пировать в палатку побрели.

В торжестве открытия канала
Сам министр участье принимал,
Но не струсил Саввушка нимало,
Речь его сиятельству сказал!
Был тогда вельможа этот в силе,
Затевал громадные дела...
Эта речь «в народном, русском стиле»
Миллионы Савве принесла.
Нынче он... да словом: нет другого!
Савву надо в летописи внесть:
Савву бог сподобил даром слова
На Руси богатство приобресть!

Но, начав карьеру бичевою,
Любит он простого «мужичка»,
Вспоминая прошлое порою,
Напевает песню бурлака,
Ту, что пел когда-то на канале...
Выпив тост за «братьев-мужиков»,
Он запел... что было русских в зале,
Подошли – и стройный хор готов:

В гору!

(Бурлацкая песня)

Хлебушка нет,
Валится дом,
Сколько уж лет
Каме поем
Горе свое,
Плохо житье!

Братцы, подъем!
Ухнем, напрем!

Ухни, ребята! гора-то высокая...
Кама угрюмая! Кама глубокая!

Хлебушка дай!
Экой песок!
Эка гора!
Экой денек!
Эка жара!

Камушка! сколько мы слез в тебя пролили!
Мы ли, родная, тебя не доволили?

Денежек дай!
Бросили дом,
Малых ребят...
Ухнем, напрем!..
Кости трешшат!
На печь бы лечь,
Зиму проспать,
Летом утечь
С бабой гулять!
Экой песок!
Эка гора!
Экой денек!
Эка жара!

Ухни, ребята! гора-то высокая!..
Кама угрюмая! Кама глубокая!

Нет те конца!..
Эдак бы впрячь
В лямку купца –
Лег бы богач!..
Экой песок!
Эка гора!
Экой денек!
Эка жара!
Эй! ветерок!
Дуй посильней!
Нам хоть часок
Дай повольней!..

Два-три подрядчика с дедушкой Саввой
В пение душу кладут;
Спой так певец – наградили бы славой!
За сердце звуки берут.
Что ж это, господи! всех задушевней
Шкурина голос звучит!
Веет лесами, рекою, деревней,
Русской истомой томит!
Всё в этой песне: тупое терпение,
Долгое рабство, укор...
Чуть и меня не привел в умиление
Этот разбойничий хор!..

ЭПИЛОГ

«Я – вор!» – вдруг громко прозвучал
Какой-то голос исступленный.
По зале шепот пробежал
И смолк. Глубоко удивленный,
Плотнее к двери я приник:
Изнеможенный и печальный,
Перед столом сидел старик...
Ужель Зацепа гениальный?
Да, верно! Бледен, как мертвец,
В очах глубокое страданье...
Чу! новый вопль! И наконец –
Неудержимое рыданье!

Князь Иван

Полно! полно! плакать стыдно,
Сядем лучше в домино.
Постороннему – обидно,
А друзьям твоим – смешно!
Ты подобен той гетере,
Что на склоне блудных дней
Горько плачет о потере
Добродетели своей!
Не воротится невинность,
Как глубоко ни грусти,
Лишь нарушишь пира чинность
И заставишь нас уйти!

Ушел Эфруси, важный грек,
Кивнув собранью величаво...
«Куда же вы? – воскликнул Савва. –
Зацепин – умный человек,
Но человек немного странный:
Впадает он, напившись пьян,
Как древле Грозный Иоанн,
В какой-то пафос покаянный...
Но – ничего! Гроза пройдет,
И завтра ж – побожиться смею –
Великий ум изобретет
Золотоносную идею!
Как под дождем цветы растут
Сильней, – прибавил он к евреям, –
Так эти бури придают
Наутро блеск его идеям!..»

Зацепин

Я – вор! Я – рыцарь шайки той
Из всех племен, наречий, наций,
Что исповедует разбой
Под видом честных спекуляций!
Где сплошь да рядом – видит бог! –
Лежат в основе состоянья
Два-три фальшивых завещанья,
Убийство, кража и поджог!
Где позабудь покой и сон,
Добычу зорко карауля,
Где в результате – миллион
Или коническая пуля!

Как огорошенные градом,
Ушли остзейские тузы,
Жиды вскочили... стали рядом...
«Куда? Сейчас – конец грозы!»
И любопытные евреи
Остались... Воздух душен стал...
Зацепа рвал рубашку с шеи
И истерически рыдал...

Князь Иван

На миллион согреша,
На миллиарды тоскует!
То-то святая душа!
Что же сей сон знаменует?

Бедный Зацепа – поэт,
Горе его – непрактичность;
Нынче раскаянья нет.
Как ни зацапай наличность,

Мы оправданье найдем!
Нынче твердит и бородка:
«Американский прием»,
«Великорусская сметка!»

Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона.

Бредит Америкой Русь,
К ней тяготея сердечно...
Шуйско-Ивановский гусь –
Американец?.. Конечно!

Что ни попало – тащат,
«Наш идеал, – говорят, –
Заатлантический брат:
Бог его – тоже ведь доллар!..»

Правда! но разница в том:
Бог его – доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!

Зацепин

К религии наклонность я питал,
Мечтал носить железные вериги,
А кончил тем, что утверждал
Заведомо подчищенные книги...

(Рыдает)

Князь Иван

Ты книги подчистил? и только!
Уйми щекотливую честь!
Ах! если б все выпили столько,
Не то услыхали б мы здесь!

Тернисты пути совершенства,
И Русь помешалась на том:
Нельзя ли земного блаженства
Достигнуть обратным путем?

Позорные пятна на чести,
Торжественный, крупный скандал
И тысяч четыреста... двести
В итоге – вот наш идеал!

Тебя угнетает сознанье,
Что шатко общественный крест
Ты нес, получая даянье
С пятнадцати прибыльных мест?

Утешься! Под жертвою крупной
Таится подход к грабежу,
Под маской добра неприступной
Холодный расчет докажу!

Завидуешь доблестям мужа,
Что несколько раз устоял
И, плутни других обнаружа,
Копеечки сам не украл?

Гонитель воров беспощадный,
Блистающий честностью муж
Ждет случая хапнуть громадный,
Приличный амбиции куш!

Дождется – и маску смиренья
Цинически сбросит с лица...
Утешься! Блаженство паденья –
Конечная цель мудреца!..

Редела дружная семья
Поочередно подходили
К Зацепе верные друзья
И успокоиться просили:
«Не плачь! безгрешен только бог,
Не плачь! Не хуже ты другого!»
Ответ: рыданье, тяжкий вздох
Или язвительное слово!

Тронут ближнего несчастьем,
Миллионщик-мукомол
К удрученному с участьем
И с советом подошел:
«Чтобы совесть успокоить,
Поговей-ка ты постом,
Да советую устроить
Богадельный дом.
Перед ризницей святою
В ночь лампадки зажигай,
Да получше, без отстою,
Масло наливай»

Подошел и Федор Шкурин.
«Прочь! не подходи!
Вместо сердца грош фальшивый
У тебя в груди!

Ты ребенком драл щетину
Из живых свиней,
А теперь ты жилы тянешь
Из живых людей!»

Шкурин голову повесил,
«Тык-с!» – пробормотал...
Князь Иван один был весел.
«Браво!» – он сказал.

Дружен был старик с Зацепой,
Он к нему подсел –
Укротить порыв свирепый
В свой черед хотел...

Князь Иван

Ты Шиллера, должно быть, начитался
Иль чересчур венгерского хлебнул!
Кто не мечтал... и кто не оказался
Отступником? Кто круто не свернул
С прямых путей – по воле... поневоле?..
Припомни-ка товарищей по школе:

Окончив курс, на лекции студентам
Ученый Швабс с энергией внушал
Любовь к труду, презрение к процентам,
Громя тариф, налоги, капитал.
Сочувственно ему внимали классы...
А ныне он – директор ссудной кассы...

«Судья лишь тот, кто богу сам не грешен,
А мой принцип – прощенье и любовь! –
Говаривал Володя Перелешин. –
Кто низко пал – воспрянуть может вновь,
Не бичевать, жалеть должны мы вора...»
А ныне он – товарищ прокурора...

Граф Твердышов... уж он ли над Россией,
Над мужичком голодным не грустил?
А кончил тем, что с земской гарантией
По пустырям дорогу проложил
И с помощью ненужной той дороги
Отяготил крестьянские налоги...

Защепин

(внезапно вскакивает)

Хлебушка нет,
Валится дом,
Сколько уж лет
Каме поем
Горе свое!

Князь Иван

Эх, ты! Некстати перервал!
Шумит, как угли в самоваре!
А я бы, верно, перебрал
Весь Петербург: я был в ударе!

Зацепин

Горе! Горе! хищник смелый
Ворвался в толпу!
Где же Руси неумелой
Выдержать борьбу?
Ох! горька твоя судьбина,
Русская земля!
У мужицкого алтына,
У дворянского рубля
Плутократ, как караульный,
Станет на часах,
И пойдет грабеж огульный,
И – случится крррах!

Он осушил стакан воды,
Порывы грусти тише стали;
Не уходившие жиды
Его почти не понимали;
Они подумали, что он
Свершил в России преступленье,
Украв казенный миллион,
И – предложили наставленье.

Еврейская мелодия

Денежки есть – нет беды,
Денежки есть – нет опасности
(Так говорили жиды,
Слог я исправил для ясности).
Вытрите слезы свои,
Преодолейте истерику.
Вы нам продайте паи,
Деньги пошлите в Америку.
Вы рассчитайте людей,
Вы распустите по городу
Слух о болезни своей,
Выкрасьте голову, бороду,
Брови... Оденьтесь тепло.
Вы до Кронштадта на катере,
Вы на корабль... под крыло
К нашей финансовой матери.
Денежки – добрый товар, –
Вы поселяйтесь на жительство,
Где не достанет правительство,
И поживайте как – царрр!..

Зацепин

Прочь! гнушаюсь ваших уз!
Проклинаю процветающий,
Всеберущий, всехватающий,
Всеворующий союз!..

Ушли, полны негодованья,
Жиды-банкиры... Леонид
С последним словом увещанья
Перед Зацепиным стоит.

Леонид

Явленье – строго говоря –
Не ново с русскими великими умами:
С Ивана Грозного царя
До переписки Гоголя с друзьями,
Самобичующий протест –
Российских граждан достоянье!
Его, как ржа железо, ест
Душевной немощи сознанье;
Забыта истина одна,
Что рыцарская честь в России невозможна...
Мы искалечены безбожно,
И разве наша в том вина?

(Пауза. Оратор всматривается в лицо Зацепы, наблюдая впечатление своей речи. Зацепин закрывает глаза.)

Русской души не понять иноверцу...
Пусть он бичует себя, господа!
Дайте излиться прекрасному сердцу!
Нет в покаяньи стыда.
Что за нелепость – крестьянин не сеченный?
Нечем тут хвастать, а лучше молчать:
Темные пятна души изувеченной
Русскому глупо скрывать,
Неисчислимы орудья клеймящие!
Если кого не коснулись они,
Это – не Руси сыны настоящие,
Это – уроды! Куда ни взгляни,
Всё под гребенку подстрижено,
Сбито с прямого пути,
Неотразимо обижено...
Где же спасенье найти?
Где? «В миллионах!» – так жизнь подсказала,
Гений достигнуть помог...
Горе одно: он убить идеала
В сердце прекрасном не мог...
О, роковая судеб неизбежность!
В практике – строгий делец,
Голубь в душе – благородство и нежность!..
Вот его драма... Уснул наконец...

(Пауза. Оратор снова всматривается в лицо Зацепы, сидящего с закрытыми глазами, и продолжает более развязным тоном.)

Уж лучше бить, чем битым быть,
Уж лучше есть арбузы, чем солому...
Сознал ты эту аксиому?
Так, стало, не о чем тужить!
Знай свой шесток и дань плати культуре!
На Западе Мишле, Эдгар Кине,
Овсянников в родной твоей стране –
Явленья, верные натуре!
И то уж хорошо, что выиграл ты бой...
Толпа идет избитою тропой;
Рабы довольны, если сыты,
Но нам даны иные аппетиты...
О господи! удвой желудок мой!
Утрой гортань, учетвери мой разум!
Дай ножницы такие изобресть,
Чтоб целый мир остричь вплотную разом –
Вот русская незыблемая честь!..

(Зацепин кидается к Леониду с кулаками, его удерживают.)

Князь Иван

Дай венгерского старейшего!
Дружно тост провозгласим:
«За философа новейшего!»
Вы – мальчишки перед ним!
Ничего не будет нового,
Если завтра у него
На спине туза бубнового
Мы увидим... ничего!
Но гораздо вероятнее,
Что его карьера ждет
Деликатнее, опрятнее.
Миллионы наживет!

Савва

(хлопоча между тем около Зацепина, говорит вполголоса)

Опомнись, Гриша! что с тобой?
Себя клеймишь, друзей порочишь,
Нехорошо! Уйди домой
И там беснуйся сколько хочешь.
Или ты выгодным нашел
Пустить молву между врагами,
Что состоянье приобрел
Ты незаконными путями?
Опомнись! У тебя есть сын...
Услышит...

Зацепин

     У меня нет сына...

(Бросает Савве телеграмму.)

Савва

(читает)

«Сегодня умер Константин».
Так вот разгадка! вот причина!
Недаром он с утра ходил
Угрюм и зол в хандре глубокой,
Недаром так безумно пил...
Удар, действительно, жестокий!..

Гриша – образчик широких натур –
Смолоду в крайности резко бросался:
То миллионов желал самодур,
То в монастырь запереться сбирался.
И богомолец, и ротмистр лихой,
И хлебосол – предводитель дворянства,
Стал он со временем туз откупной –
Эксплуататор народного пьянства.
Откуп решили; герой не хотел
Праздно сидеть на своем капитале
И провалился – по новости дел....
Многие так провалились в начале.
Бывший гусар, зарядив пистолет,
Дерзко на бирже сыграл на остатки –
Вывезло счастье!.. Уверовал свет
В гений Зацепы... Постигнув порядки
Новой эпохи, и он не дремал:
Счастливо, нет ли, на бирже играя,
Давние связи Зацепа скреплял,
Ловко услуги свои предлагая:
Деньги «свободные» взять у друзей
И возвратить с дивидендом высоким –
Чудное средство для скрепы связей!
Гриша прослыл финансистом глубоким.
Стали к нему, как ручьи в океан,
Тайные нити успеха стекаться,
Мысль озарила – неси к нему план,
А без Зацепы не смей и соваться....

Слух по столице пронесся один –
Сделано слишком уж дерзкое дело!
Входит к Зацепе единственный сын:
«Правда ли?», «Правда ли?» – юноша смело
Сыплет вопросы – и нет им конца;
Вспыхнула ссора. Зацепа взбесился.
Чтоб не встречать и случайно отца,
Сын непокорный в Москву удалился.
Там он оканчивал курс, голодал,
Письма и деньги отцу возвращая.
Втайне Зацепа о нем тосковал....
Вдруг телеграмма пришла роковая:
«Ранен твой сын». Через сутки письмом
Друг объяснил и причину дуэли:
«Вором отца обозвали при нем»....
Черные мысли отцом овладели,
Утром он к сыну поехать хотел,
Но и другая пришла телеграмма...
Как ни крепился старик – не стерпел.
И разыгралась воочию драма...

Князь острил, бурлил Зацепа,
Леонид не уходил,
Он посматривал свирепо
Да с азартом водку пил.
Савва – честь ему и слава! –
«Сядем в горку!» – вдруг сказал.
Стол накрыт – пошла забава,
Что ни ставка – капитал!
Рассчитал недурно Савва:
И Зацепин к ним подстал.

(1875)

(1)Печатается по тексту первой публикации, с восстановлением ст. 81-112, 462–493 (залы № 2 и 14) части 1, ст. 277–280, 699–710 части 2, фамилий «Милютин», «Аничков», «Мордвинов», «Давыдов», «Лобанов» в ст. 208, 210 части 1 и в ст. 639 части 2 по сводной рукописи ЦГАЛИ, а также с конъектурой в ст. 41 части 1 («Дюссо» вместо «***») по Ст 1879. Ряд поправок в тексте поэмы сделан по ПП и наборной рукописи (см. об этом ниже, с. 593).
Впервые опубликовано: часть 1 («Юбиляры и триумфаторы») — ОЗ, 1875, № 8 (выход в свет — 20 авг. 1875 г.), с. 325–340 (подпись: «***»); часть 2 («Герои времени») — ОЗ, 1876, № 1 (выход в свет — 21 янв. 1876 г.), с. 5–52 (подпись: «Н. Некрасов»), с изъятием по цензурным соображениям указанных выше стихов, замененных строками точек, и со следующим обозначением упомянутых фамилий: «А***», «Б***», «В***», «Д-дов», «Л-нов» (перепечатано: ПП, с изъятием по цензурным соображениям ст. 206–225, 284–303, 419–427 (залы № 6, 9, 12) части 1 и ст. 647–738 части 2).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. IV.
Автограф поэмы (черновой, сводная и наборная рукопись), на листах большого формата, — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, № 24, л. 1- 30, 31–76, 77-126. Наборная рукопись является копией с правкой и добавлениями Некрасова.
В сводной рукописи, набросав перечень эпизодов части 1 поэмы (л. 33), Некрасов указывает две даты: «5-го мая» и «14 июня» 1875 г., фиксирующие начало работы над поэмой и первый этап работы над частью 1. Кроме того, в этой рукописи имеются и другие даты: «19 июня» (л. 51 об.) и «9 июля 1875 г. Карабиха» (л. 76 сб.). Первая позволяет определить время написания сцен с участием Шкурина, вторая указывает момент завершения рукописи. В наборной рукописи под частью 1 поэмы стоит дата: «Май 1875» и подпись: «***» (л. 95); под частью 2 — подпись карандашом: «Н. Некрасов» (л. 127); рукой Некрасова сделана помета для типографии против ст. 17–28 части 2: «Подвинуть назад» (л. 96).
К черновой рукописи ЦГАЛИ примыкают шестнадцать листов, хранящихся в ГБЛ (ф. 195, п. 5753). Дата: «19-го мая» (л. 10) помогает установить время работы над «Песней об орошении».
Наброски, заметки, перечни эпизодов частей 1 и 2 из рукописей ЦГАЛИ и ГБЛ выделены особо, так же как и стихотворные фрагменты из сводной и черновой рукописей ЦГАЛИ. В этих рукописных материалах находятся несколько важных эпизодов, которые поэт предполагал включить в поэму, а также упомянут ряд лиц, послуживших прототипами для отдельных ее персонажей см. об этом подробнее ниже).
В отличие от большинства предыдущих собраний сочинений Некрасова (включая и ПСС) в настоящем издании «Современники» печатаются по тексту «Отечественных записок», а не «Последних песен», где, как уже отмечалось, поэма была опубликована со значительными исключениями.
По свидетельству А. А. Буткевич, Некрасов, издавая «Последние песни», «выпустил из них все, что хотя сколько-нибудь могло быть поводом к столкновению с цензурой, относившейся к нему во время болезни крайне придирчиво. Он поместил только самые по его мнению, невинные, боясь, чтобы книга не подверглась аресту» (ЛН, т. 49–50, с. 174). Об этом же А. А. Буткевич писала С. И. Пономареву: «...брат, желая увидеть в печати свои "Последние песни", избегал всего, к чему могла бы придраться цензура» (ЛН, т. 53–54, с. 175).
Особые заботы Некрасова о «цензурности» «Современников» вполне объяснимы. Сразу же после появления части 1 поэмы в «Отечественных записках» цензор Н. Лебедев заявил: «...стихотворения ... под общим заглавием "Современники" ... кажутся мне предосудительными в том отношении, что в них осмеиваются юбиляры, признанные правительством заслуживающими такого чествования, так как оно удостоило их арендами и другими наградами» (Гаркави А. М. Разыскания о Некрасове. — Учен. зап. Калинингр. гос. пед. ин-та, 1961, вып. 9, с. 58).
Сцены из поэмы, опубликованные в «Отечественных записках», но исключенные из «Последних песен», были помещены в Ст 1879 (т. IV) в отделе «Приложения». А. А. Буткевич не была удовлетворена таким решением, считая его ошибочным. Она писала: «В следующем издании их следует восстановить в тексте (теперь они в примечаниях, это моя вина)» (ЛН, т. 49–50, с. 174). Действительно, в издании стихотворений Некрасова 1881 г. эта задача в какой-то мере была решена. Однако в последующих изданиях «Современники» снова печатались по тексту «Последних песен».
Приведенные суждения сестры поэта А. А. Буткевич не оставляют сомнений в вынужденном характере тех изъятий, которые были сделаны Некрасовым при публикации поэмы в «Последних песнях». Правда, К. И. Чуковский и некоторые другие исследователи отстаивали авторитетность текста «Последних песен» по сравнению с журнальными публикациями. Так, Г. В. Краснов утверждал, что исключения, сделанные Некрасовым в тексте «Современников» еще при их публикации в «Отечественных записках», вызваны были заботой о «композиционном единстве» (Некрасов Н. А. Последние песни. М., 1974, с. 297). Известно, однако, что Некрасов специально отметил в журнале выпущенные сцены точками; как бы предупреждая читателей о вынужденном характере купюр. Это прекрасно понял М. Е. Салтыков-Щедрин, который писал Некрасову после прочтения части 1 поэмы: «Стихи отличные, только выпущенного жалко» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 204).
Г. В. Краснов полагал также, что дальнейшее сокращение текста «Современников» в «Последних песнях» было вызвано «в первую очередь творческими соображениями» (Некрасов Н. А. Последние песни, с. 297). Анализ текста не дает возможности принять эту точку зрения (восходящую к суждениям К. И. Чуковского): из «Последних песен» Некрасов исключил не относительно безобидные фрагменты, в которых речь шла о чествовании французской певицы в Петербурге или о гастрономических обедах, а именно те эпизоды («залы» № 6, 9, 12), где говорилось о неимоверно тяжелой жизни народа в пореформенный период или содержались намеки на кровавое подавление крестьянских восстаний (см. ниже комментарии к соответствующим сценам).
Таким образом, прямые указания А. А. Буткевич и самый характер исключенных эпизодов позволяют сделать вывод о том, что поэму следует печатать по тексту «Отечественных записок», а не «Последних песен».
Текст «залы № 5» (часть 1), обозначенный в «Отечественных записках» № 5 и строкой точек, Некрасов, завершая публикацию «Современников», ввел в часть 2. И в настоящем издании соответствующие стихи (455–498) оставлены в части 2, а в части 1 указано лишь место «залы № 5» — точно таким же образом, как в «Отечественных записках».
В ряде случаев, однако, источником поправок в тексте поэмы являются в настоящем издании «Последние песни». Так, учтена стилистическая правка в ст. 137, 607–618, 971 части 2 и ст. 355 Эпилога, осуществленная в этой последней публикации и частично восходящая к наборной рукописи. По тексту «Последних песен,» восстановлены ст. 389–390 части 2. Примечание к ст. 249 части 2 дано по «Последним песням», а не по «Отечественным запискам», так как более обширный текст примечания в журнале был вызван четырехмесячным перерывом в публикации первой и второй частей «Современников». По этой же причине не воспроизводится указание Некрасова в «Отечественных записках» на место действия «Героев времени» (в «Последних песнях» оно отсутствует).
План расположения «зал» в части 1 поэмы («Юбиляры и триумфаторы») из сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 437–438) включает шестнадцать сцен:
1. Администратор
2. Литератор
3. Гонитель литературы
4. «Жюдисты»
5. Новый губернатор
6. Жид-процентщик — редактор
7. Военный спор
8. Сенаторы
9. Агрономы
10. Председатель Казенной палаты
11. Заводчики
12. Литераторы-гробовскрыватели
13. Воины
14. Полицейский сыщик
15. Благотворители
16. Гастрономы.
Именно в таком порядке все эти эпизоды вошли в наборную рукопись. Незадолго до публикации части 1 в «Отечественных записках» Некрасов решил включить в окончательный текст еще одну сцену, сохранившуюся в сводной рукописи: речь идет об отрывке, начинающемся словами «Были вы вчера студенты...» (в черновом плане он не упомянут, поэтому особого названия у него нет). Этот эпизод Некрасов пометил № 15, он должен был идти за сценой «Полицейский сыщик». Таким образом, общее количество «зал» теперь равнялось семнадцати.
Однако в процессе подготовки части 1 к печати Некрасов исключил «залу № 5» («Новый губернатор») и заново перенумеровал все остальные эпизоды, уменьшая последовательно их номера на единицу. Сцена «Были вы вчера студенты...» получила № 14 (см.: Другие редакции и варианты, с. 477). Но так как этот «зал» не был скопирован в наборной рукописи (см. там же, с. 500), а все время оставался в сводной, то исследователи долгое время немогли решить, какой именно текст стоит за № 14 (как уже было сказано выше, при публикации части 1 поэмы в «Отечественных записках» текст после № 2, 5, 14 был заменен строками точек) В связи с этим возникло даже предположение об ошибке переписчика, который по оплошности просто пропустил № 14 в наборной рукописи, а Некрасов этой ошибки не заметил (ПССт 1967 т. III, с. 462). На самом же деле за № 14 стоит вполне определенный текст, сохранившийся, правда, не в наборной, а в сводной рукописи. Номера, поставленные Некрасовым перед этим отрывком ((15) 14), не оставляют сомнений в том, что именно он должен быть помещен в соответствующем месте «Юбиляров и триумфаторов».(14)
Таким образом, изучение рукописей дает четкое представление о композиции части 1. По замыслу Некрасова «Юбиляры в триумфаторы» в окончательном варианте должны были состоять из следующих «зал»:
1. Администратор
2. Литератор
3. Гонитель литературы
4. «Жюдисты»
5. Жид-процентщик — редактор
6. Военный спор
7. Сенаторы
8. Агрономы
9. Председатель Казенной палаты
10. Заводчики
11. Литераторы-гробовскрыватели
12. Воины
13. Полицейский сыщик
14. «Были вы вчера студенты...»
15. Благотворители
16. Гастрономы.
По этому плану часть 1 поэмы печаталась в августовской книжке «Отечественных записок» за 1875 г., причем сцена, названная Некрасовым «Жид-процентщик — редактор» («Неразлучной бродят парой...»), как уже указывалось, вошла в часть 2 поэмы. За одним этим исключением «Юбиляров и триумфаторов» необходимо печатать по плану Некрасова, включая и те «залы», которые в журнальной публикации были заменены точками. Это и сделано впервые в настоящем издании.(15)
Замысел поэмы возник у Некрасова в середине 1860-х гг. в связи с его работой над циклом так называемых «клубных» сатир. Последняя сатира этого цикла и новая поэма перекликаются даже названиями: «Недавнее время» — «Современники».
В конце 1860-начале 1870-х гг. Некрасов собирал материал для своей поэмы. Этот материал составили личные наблюдения поэта над современной ему русской действительностью, многочисленные публикации в «Отечественных записках» и других органах русской прессы, книги, сведения, которые сообщали Некрасову его знакомые, близко знавшие мир «юбиляров и триумфаторов»: член Совета Министерства путей сообщения, главный инспектор частных железных дорог в России А. И. Дельвиг (см. письмо Некрасова к А. А. Буткевич от 17 сентября 1869 г.), инженер А. Н. Браков, известный судебный деятель А. Ф. Кони, журналист А. С. Суворин и другие (см.: Теплинский М. В. Творческая история поэмы Некрасова «Современники», с. 302–309; Краснов Г. В. К истории создания поэмы «Современники». — О Некр., вып. IV, с. 116–120). Вполне вероятно, что для творческой истории поэмы Некрасова имела значение полемика, которую Н. К. Михайловский вел на страницах «Отечественных записок» с Ф. М. Достоевским. Резко возражая против реакционных тенденций, про явившихся в романе «Весы», Н. К. Михайловский писал, обращаясь к автору романа: «Как! Россия, этот бесноватый больной, вами изображаемый, перепоясывается железными дорогами, усыпается фабриками и банками, — и в вашем романе нет ни одной черты из этого мира! ... В вашем романе нет беса национального обогащения, беса самого распространенного и менее всякого другого знающего границы добра и зла. ... Вы не за тех бесов ухватились» (ОЗ, 1873, № 2, отд. II, с. 340). Поэма Некрасова была посвящена художественному отображению этих актуальных проблем, важность которых была подчеркнута «Отечественными записками».
Непосредственно к работе над «Современниками» Некрасов приступил 5 мая 1875 г., как об этом свидетельствует помета в сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 438). Сначала, по замыслу поэта, часть 1 поэмы должна была состоять из «12 фигур», работу над которыми он закончил 14 июня 1875 г. (см. там же). Затем к «12 фигурам» прибавились новые эпизоды, наиболее острые в общественно-политическом отношении: «Сенаторы», «Новый губернатор», «Военный спор», «Председатель Казенной палаты». Произошло это, очевидно, после 14 июня 1875 г., так как в черновой рукописи нет даже набросков к этим сценам (см.: Прокшин В. Г. К творческой истории поэмы Н. А. Некрасова «Современники». — Учен. зап. Башкирок, гос. пед. ин-та, 1955, вып. V, сер. филолог., № 1, с. 30). Установив порядок Расположения всех шестнадцати «зал», Некрасов затем изменяет их последовательность.
Первоначально не существовало деления поэмы на две части. После «12 фигур» в плане намечались и такие эпизоды (впоследствии вычеркнутые), как «Подрядчики», «Сам автор», «Герои времени». Судя по рукописям, чествование Шкурина (часть 2, ст. 13–95)и являлось главным содержанием сцены «Подрядчики»; далее должны были идти размышления автора («Сам автор»), а «Герои времени» начинались со ст. 221, перед которым в рукописи была поставлена цифра II. В сводной рукописи после шестнадцатой (последней) «залы» части 1 («Гастрономы») было написано очередное заглавие «Зала No», а затем текст «Производитель работ Акционерной компании...». Лишь впоследствии Некрасов в самом верху страницы вписывает «Часть вторая. Герои времени» и добавляет новый текст.
Часть 2 поэмы композиционно отличается от части 1. Если в части 1 дан ряд сцен, связанных между собою лишь образом автора-наблюдателя, то в части 2 различные эпизоды образуют в общей сложности связное повествование, даже с намеченным сюжетом (история Зацепина). Это композиционное отличие объясняется тем, что в части 1 изображены представители различных социальных групп (сенаторы, заводчики и т. д.), а в части 2 действующие лица принадлежат в основном к одному и тому же плутократическому миру.
Изучение рукописей показывает, что Некрасов сначала набрасывал ряд сцен, реплик, разговоров и т. п., а затем располагал их таким образом, чтобы получилась цельная картина, в достаточной степени характеризующая русское пореформенное общество 1870-х гг. Не случайна забота Некрасова о наиболее целесообразном расположении отдельных эпизодов поэмы.
Напряженная работа над текстом «Современников» не прекращалась и после того, как была изготовлена наборная рукопись. В частности, пристальное внимание Некрасова привлекала бурлацкая песня. Лишь в наборной рукописи поэт вписывает ее название — «В гору!», создавая, таким образом, резкий контраст с карточной игрой «в горку», с помощью которой Савва Антихристов в самом конце «Современников» «утешил» Зацепина (эпизод с карточной игрой был намечен Некрасовым с самого начала его работы над поэмой).
Принципиально важным явилось также решение Некрасова включить в основной текст сцену «Были вы вчера студенты...». Благодаря этой сцене в поэме острее зазвучала проблема молодого поколения. Попытки реакционных кругов отвлечь молодежь от актуальных вопросов современности разоблачались уже в «зале № 4» («Жюдисты»). Теперь эта тема раскрывалась на злободневном политическом материале: Некрасов высмеивает «заигрывание» с молодежью царского самодержавия, тщетно стремившегося не допустить ее непосредственного участия в революционном движении. Можно также отметить определенную перекличку с этой сценой в «Эпилоге» поэмы (история сына Зацепина).
«Современники» создавались Некрасовым в основном в мае-июле 1875 г. (последняя дата на сводной рукописи, как указывалось выше, — 9 июля 1875 г.). Однако работа над поэмой продолжалась и в последующие месяцы — в связи с ее подготовкой к печати. Так, например, в журнальном тексте части 2 «Современников» есть строки, отсутствующие в наборной рукописи, что свидетельствует о правке в корректуре (корректура поэмы не сохранилась). Так как № 1 «Отечественных записок» за 1876 г. вышел в свет 22 января (см.: Боград В. Э. Журнал «Отечественные записки». 1868–1884. Указатель содержания. М., 1971, с. 199), можно сделать вывод, что корректуру Некрасов правил в январе 1876 г.
Работа по подготовке текста для публикации в «Последних песнях» сводилась, как уже было сказано, к значительным сокращениям в результате автоцензуры.
Поэма «Современники» является крупнейшим сатирическим произведением Некрасова, образуя вместе с двумя другими его поэмами, созданными в 1860-1870-х гг. («Русские женщины» и «Кому на Руси жить хорошо»), своеобразную трилогию, которая как бы подводит итог всему его поэтическому творчеству.
«Современники» посвящены прежде всего разоблачению антинародной, разбойничьей сущности капитализма, несущего с собой новые формы угнетения и эксплуатации: «...старая патриархальная Россия, — писал В. И. Ленин, — после 1861 года стала быстро разрушаться под влиянием мирового капитализма. Крестьяне голодали, вымирали, разорялись, как никогда прежде, и бежали в города, забрасывая землю. Усиленно строились железные дороги, фабрики и заводы, благодаря "дешевому труду" разоренных крестьян. В России развивался крупный финансовый капитал, крупная торговля и промышленность» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20. Изд 5-е. М., 1961, с. 39).
В основе части 1 поэмы («Юбиляры и триумфаторы») лежит описание серии юбилейных торжеств, которые были тогда чрезвычайно распространены в России и происходили часто по самым незначительным поводам (см.: Теплинский М. В. Об идейной направленности сатиры Н. А. Некрасова 1870-х годов. — Учен. зап. Южно-Сахалинского гос. пед. ин-та, 1957, т. 1, с. 184–185). В том же номере «Отечественных записок», где появились «Юбиляры и триумфаторы», был опубликован рассказ М. Е. Салтыкова-Щедрина «Сон в летнюю ночь», дополняющий до известной степени поэму Некрасова. В критике тех лет высказывалось мнение, что Щедрин и Некрасов выступали только против юбилейной мании (БВ, 1875, 29 авг., № 237; СПбВ, 1875, 29 авг., № 229). 16 сентября 1875 г. Салтыков-Щедрин писал Некрасову об одном из критиков (А. М. Скабичевском): «Он очень серьезно думает, что я против страсти к юбилеям протестую — каков дурачина! ... Точно так же Буренин, яко подлец, и вашим стихам придает ту же нелепую цель» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 204).
Разумеется, истинный смысл произведений Некрасова и Щедрина был иным. Некрасов, иронизируя по поводу бесчисленных юбилеев, резко разоблачал всевозможных «триумфаторов», грабящих и эксплуатирующих народ, время, «подлее которого не было». Высмеивал Некрасов и тех, кто стремился уйти от действительности в библиографию, гастрономию и т. п.
В части 2 поэмы («Герои времени») в центре внимания автора — члены одной могущественной корпорации, объединившейся для походов «на карманы благодушных россиян», — подрядчики, капиталисты, дельцы, банкиры, сановники, отличавшиеся повальным взяточничеством, интеллигенты, продавшиеся буржуазии. С гневным сарказмом пишет Некрасов о попытках дельцов грабить массы, маскируя свои подлинные стремления лживыми словами о «любви к народу» (образы Шкурина и Саввы Антихристова).
Тема народа, внешне оставаясь в сатирической поэме на заднем плане, на самом деле определяет идейную направленность «Современников». Некрасов полностью разделял точку зрения Салтыкова-Щедрина, который писал в 1868 г.: «...единственно плодотворная почва для сатиры есть почва народная...» (Салтыков-Щедрин, т. IX, с. 246). Какие бы стороны русской жизни ни затрагивал Некрасов, мысль о народе не оставляет его ни на минуту; постоянные упоминания о жестоких наказаниях солдат («зала» № 6), о голодном пахаре («зала» № 8), о кровавом подавлении крестьянского восстания в с. Бездна («зала» № 12) образуют рельефную картину, на фоне которой особенно омерзительны слова и дела «юбиляров и триумфаторов».
В части 2 поэмы теме народа уделяется еще больше места и внимания. Автор судит «героев времени» с революционно-демократических позиций, резко противопоставляя якобы «гуманные» идеи буржуазных дельцов подлинным народным интересам: «И сказались барыши Лишней гривною в налоге С податной души». Идейным центром части 2 является бурлацкая песня «В гору!». Поэт разоблачает космополитическую сущность русских капиталистов. В поэме раскрыта идейная и деловая связь русского капитализма с западноевропейским и американским.
Работая над «Современниками», Некрасов широко использовал конкретные факты, характеризующие русскую действительность середины 1870-х гг. В черновых рукописях встречаются имена фон Дервиза, Мекка, Овсянникова, Кокорева, Полякова. Кроме того, в поэме отразились некоторые факты деятельности Губонина, Варгунина, Варшавского и др. Все это были типичные представители русского капиталистического общества пореформенного периода, и именно поэтому Некрасов использует отдельные черты их биографий при создании образов главных действующих лиц своего произведения (хотя применительно к последним трудно говорить о наличии какого-либо одного определенного прототипа). Иначе обстоит дело с второстепенными персонажами. Здесь Некрасов порою сам подсказывает ту или иную параллель, используя созвучие фамилий, сходство биографий и т. д. П. А. Ефремов вспоминал, что у Некрасова он «видел экземпляр Стихотворений, в котором поэт собственноручно разметил, кого он имел в виду в "юбилярах" и "героях", выведенных в его сатире» (Докл. РБО, с. 11). Кроме того, в поэме, созданной на материале живой современности, есть прямые упоминания тех или ипых реально существовавших личностей.
Поэма Некрасова «Современники» была встречена резко отрицательными отзывами либеральной и реакционной печати. Критики отвергали право поэта обращаться к сатирическому воспроизведению современной русской жизни. «Сама эта действительность, — писал П. И. Вейнберг, — не та, которая имеет право на внимание поэта...» (Пчела, 1876, № 4, с. 67). В. Г. Авсеенко назвал поэму «опереточным либретто», «подделкой под вкусы толкучего рынка» (РВ, 1876, № 2, с. 684–686). Стремясь принизить общественное и литературное значение сатиры Некрасова, многие критики утверждали, что в «Современниках» отражены лишь «частные случаи, фотографические портреты, выхваченные из обыденной общественной хроники и почти вовсе не переваренные в горниле искусства», и что «поэма построена на частных явлениях, не достигающих в изображении автора интересной для всех типичности» (В. М. Литературная летопись. — СПбВ, 1876, 31 янв., № 31). Об этом же писали С. С. Окрейц (Петербургский листок, № 76, 12 февр., № 31) и К. К. Арсеньев (BE, 1878, № 12, с. 501). Среди неблагоприятных отзывов критики отметим и выступление до, А. Антоновича в газете «Тифлисский вестник» (1876, 29 февр., № 47; см. также: Новые материалы к истории русской литературы и журналистики второй половины XIX в., т. II. Тбилиси, 1977, с. 94–105).
Лишь в нескольких выступлениях была дана в определенной степени положительная оценка «Современников». А. М. Скабичевский, например, находил в поэме «краски мрачнее ювеналовских» (БВ, 1876, 30 янв., № 29). «Первое появление в свет "Современников" было целым событием, громадною литературного новостью», — отмечал А. Голубев (см.: Голубев А. Некрасов. СПб., 1878, с. 105).
Наиболее глубокий и проницательный отзыв о поэме принадлежал Салтыкову-Щедрину, который в письме к Некрасову от 12 февраля 1876 г. писал: «...я могу, по первому впечатлению, сказать, что поэма поразила меня своею силою и правдою; например, картина Кокоревых ... с искренним трагизмом поющих бурлацкую песню (превосходную), производит поразительное действие. Описание оргии, спичи и лежащая на всем фоне угрюмость — все это отлично задумано и отлично выполнено» (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 255).
В идейно-художественном отношении «Современники» примыкают к антикапиталистическим сатирам Салтыкова-Щедрина, созданным в 1870-е гг. («Благонамеренные речи», «Дневник провинциала в Петербурге» и др.). Некоторые мотивы поэмы отразились в его рассказе «Больное место» (1879).
Сатирическая поэма Некрасова оказалась произведением, во многом поучительным и для советских поэтов. Известно, что Маяковский, прочитав «Современников», «не переставал удивляться своему сходству с Некрасовым» (Знамя, 1940, № 3, с. 166). В дни некрасовского юбилея в 1971 г. советский поэт Б. Слуцкий писал: «И сейчас, через сто лет после некрасовских "Современников", у нас нет таких ярких образов капиталистов. Губонин, Кокорев, Поляков, Путилов написаны конкретнее, убедительнее, чем у кого бы то ни было, злоба дня соединена с обстоятельным знанием» (ВЛ, 1971, № 11, с. 137).
Часть первая
«Бывали хуже времена, Но не было подлей» — неточная цитата из рассказа Н. Д. Хвощинской-Зайончковской (псевдоним — В. Крестовский) «Счастливые люди»: «...бывали времена хуже — подлее не бывало» (ОЗ, 1874, № 4, с. 363). Ср. листок с двумя эпиграммами Некрасова — на И. И. Кауфмана (5 января 1875 г.) и И. К. Бабста (20 мая 1875 г.), на котором сверху рукою Некрасова карандашом вписано:
«Бывали времена и хуже,
Но не было подлей».

Листок вклеен в экземпляр Ст 1874, т. III, ч. 6, хранящийся в ИРЛИ б (шифр: 18.1.2); воспроизведен в изд.: ЛН, т. 51–52, с. 523.
Дюссо — владелец известного ресторана в Петербурге.
Зала № 1. — Судя по тексту, речь здесь идет о чествовании генерал-губернатора. Возможно, Некрасов имел в виду И. И. Фундуклея (1804–1880), бывшего долгое время киевским губернатором, а затем назначенного членом Государственного совета. В сводной рукописи ЦГАЛИ указывалось, что юбиляр из «залы № 1» был награжден орденом Андрея Первозванного (см.: Другие редакции и варианты, с. 472). В первой половине 1875 г. этой награды был удостоен только И. И. Фундуклей — в связи с шестидесятилетием со времени производства в первый классный чип (Г, 1875, 2 янв., № 2).
Аргус — в греческой мифологии стоокий великан, которому Гера приказала стеречь возлюбленную Зевса Ио, превращенную в корову.
№ 2. — По свидетельству П. А. Ефремова, Некрасов имел здесь в виду И. А. Гончарова (Докл. РБО, с. 11). Ироническое отношение Некрасова к Гончарову связано, по-видимому, с резко отрицательной оценкой на страницах № 9 «Отечественных записок» за 1869 г. романа «Обрыв» (см. статью М. Е. Салтыкова-Щедрина «Уличная философия» — Салтыков-Щедрин, т. IX, с. 61–95). Полемика, возникшая вокруг романа, очень болезненно переживалась Гончаровым, «...переживания и волнения автора "Обрыва" продолжались еще долгое время, что видно из статей и писем 70-х годов. Оп неоднократно, при всяком удобном случае, при обстоятельствах, мало-мальски идущих к делу, стремился объяснить свои творческие цели и намерения в романе», — пишет А. П. Рыбасов, автор примечаний в кн.: Гончаров И. А. Литературно-критические статьи и письма. Л., 1938, с. 364. В период создания поэмы «Современники» в газетах промелькнуло известие о готовящемся юбилее Гончарова; впрочем, это известие вскоре было опровергнуто (Г, 1875, 6 мая, № 124 и 13 мая, № 131).
№ 3. — В плане Некрасова юбиляр, которого чествуют в этом зале, назван «гонителем литературы» (см.: Другие редакции и варианты, с. 437). Это название, а также упоминание имени М. Л. Магницкого (1778–1855), известного мракобеса, одного из самых реакционных деятелей эпохи Александра I в области народного образования, помогают понять намек Некрасова на реакционеров 1870-х гг. во главе с тогдашним министром народного просвещения Д. А. Толстым (1823–1889). Именно Д. А. Толстой был одним из наиболее злобных «гонителей литературы» тех лет, что не раз отражалось на истории «Отечественных записок» (см.: Теплинский М. В. «Отечественные записки» (1868–1884). Южно-Сахалинск, 1966, с. 90). В связи с реакционными реформами Д. А. Толстого в области народного просвещения в прессе 1870-х гг. неоднократно вспоминалось имя Магницкого. Так, например, Н. А. Демерт, анализируя отчет инспектора одной из классических гимназий, писал, что «подробности этого отчета напоминают времена давно минувшие, времена Магницкого, как видно не совсем еще сделавшегося достоянием истории» (ОЗ, 1870, № 3, с. 119). Некрасов писал 30 июля 1872 г., что Д. А. Толстой «принадлежит к тем людям, которые, наделав мерзостей и глупостей всенародных, тем упорнее стоят за них и тем глубже в них погрязают, чем яснее обнаруживаются эти гадости на деле; нетерпимость его всё будет возрастать по мере того, как сознанию его будет уясняться непроходимая трущоба, в которую он зашел и завел воспитательное дело в России». В апреле 1875 г. (незадолго до начала работы Некрасова над поэмой «Современники») Д. А. Толстой был награжден алмазными знаками ордена Александра Невского, причем особо отмечались «стойкость и последовательность», которые он обнаружил, проводя учебную реформу (Гр, 1875, 27 апр., № 17, с. 394).
«Крамольники лукавы, Рази — и не жалей!». — Намек на циркуляр, с которым министр народного просвещения 24 мая 1875 г. обратился к попечителям учебных округов и в котором предписывалось усилить борьбу с революционными настроениями в русском обществе (Г, 1875, 17 июня, № 166). См. ниже, с. 603–604, комментарий к «зале № 14».
№ 4. — В 1870-х гг. особой популярностью в Петербурге пользовалась Опера-Буфф, среди постоянных посетителей которой современники отмечали прежде всего «выживших из ума стариков» и представителей «хлыщеватой, тоже бедной мозгами, юности». Их целью было «поклонение красивым артисткам, в особенности ваезжим, и поднесение им подарков и букетов» (Незнакомец, с. 121). На сцене Оперы-Буфф с начала 1875 г. выступала парижская опереточная певица А. Жюдик (1850–1911). Прощальные концерты Жюдик состоялись в конце апреля 1875 г. Выла организована подписка для покупки ей драгоценных подарков. Певице преподнесли «стрелу с крупными брильянтами и сапфиром, пять брильянтовых звезд и великолепный брильянтовый браслет» (Г, 1875, 20 апр., № 108).
Кадеты — воспитанники кадетских корпусов, средних военно-учебных заведений.
№ 6. — Упоминаемые в этой сцене В. М. Аничков (1830–1877), генерал-майор, состоявший при военном министре, и Д. С. Мордвинов (1830–1894), генерал-адъютант, начальник канцелярии военного министерства, были изобличены в систематическом получении взяток от мукомола-миллионера С. Т. Овсянникова, преданного в 1875 г. суду (см.: Дельвиг, с. 527, а также ниже, комментарий к ст. 133 Эпилога). Д. А. Милютин (1816–1912) — военный министр, чья деятельность по преобразованию русской армии вызывала резкую критику со стороны крайне реакционных кругов, уповавших прежде всего на палочную дисциплину.
№ 7. — Среди черновых записей Некрасова есть сценка, рассказывающая об одном из сенаторов, неспособном понять суть тех дел, с которыми ему приходилось сталкиваться. Возможно, эта запись, относящаяся к 1874 г., являлась черновым наброском к «Современникам»:
«Сенатор из дивизионных генералов.
— Ну, что, сенатор, как новая служба?
— Ничего, одно плохо. Ничего не понимаю, что секретарь читает.
— А знаешь что? ты сам читай.
Через четыре года.
— Ну что?
— Еще хуже»
(ИРЛИ, ф. 203, № 42; Некр. сб., И, с. 305).
№ 8. — В специальной литературе 1860-1870-х гг. высказывались мнения о целесообразности такой меры, как выписывание скота из-за границы (см.: Бабин И. А. Сборник статей о скотоводстве. СПб., 1869). По убеждению других, «туземная порода наша одарена отнюдь не меньшей молочностью, как и все знаменитейшие европейские породы» (Кузанов М. А. О скотоводстве в России. СПб., 1864, с. 24). Споры о скотоводстве, сатирически воспроизводимые в поэме Некрасова, велись в то время, когда положение крестьянского хозяйства было катастрофическим: «Цены на скот предлагаются крестьянами самые ничтожные, лишь бы только сбыть животных с рук, но никто не решается покупать их, потому что кормить нечем. ... Говорят, что если еще с неделю не сойдет с полей снег и не появится трава, то весь скот пропадет» (ОЗ, 1875, № 5, с. 155).
Председатель Казенной палаты ~ И директор. — Казенная палата — учреждение, находившееся в губернском городе и состоявшее в ведении Министерства финансов. В обязанности Казенной палаты входило наблюдение за поступлением государственных доходов, взыскание крестьянских «недоимок» и т. п. Собеседник председателя Казенной палаты — директор одного из департаментов Министерства финансов.
№ 10. — Вполне вероятно, что при создании данной сцены Некрасов воспользовался некоторыми фактами из биографии Н. И. Путилова, владельца больших заводов в Петербурге, в частности Путиловского завода (ныне — завод им. С. М. Кирова). Во время Крымской войны Путилов занимался строительством военных судов (Г, 1870, 16 июня, № 165). В дальнейшей деятельности он также был связан с морским министерством, изготовляя орудия для кораблей. Кроме того, на его заводах производились гранаты, снаряды, а также рельсы для железных дорог (см.: Заводы Н. И. Путилова. 1807–1870. СПб., 1870). Путилов послужил Некрасову прототипом образа Ладьина в части 2 поэмы (см. ниже, с. 612, комментарии к ст. 1171–1200). Путилов упомянут в черновых автографах ЦГАЛИ и ГБЛ (см.: Другие редакции и варианты, с. 436, 439).
№ 11. — П. А. Ефремов утверждал, что Зосим Ветхозаветный — это М. И. Семевский (Докл. РБО, с. 11). Действительно, в черновом автографе ЦГАЛИ вместо имени Ветхозаветного названа фамилия Семевского (см.: Другие редакции и варианты, с. 447). М. И. Семевский (1873–1892) — журналист, редактор «Русской старины», исторического и историко-литературного журнала, далекого от живых интересов современности. В «Отечественных записках» отмечалось, что «Русская старина» «по специальности своего назначения предпочитает говорить о мертвых» (1874, No 4, с. 389).
Отозвался и Тяпушкин... — В черновом автографе и сводной рукописи ЦГАЛИ вместо «Тяпушкин» написано «Слепушкин» (см.: Другие редакции и варианты, с. 447, 476). Ф. Н. Слепушкин (1783–1848) — поэт-самоучка, творчество которого отрицательно оценивалось Белинским, осуждавшим псевдонародность многих его стихотворений (Белинский, т. IV, с. 156–161).
Отыскал товарищ наш! — Из сводной рукописи ЦГАЛИ (см.: Другие редакции и варианты, с. 476) становится ясно, что речь идет о Г. Н. Геннади (о нем см.: наст. изд., т. II, с. 372–375, комментарий к стихотворению «Литературная травля, или Раздраженный библиограф»).
Миша — М. Н. Лонгинов (о нем см.: наст. изд., т. I, с. 690–693, комментарий к стихотворению «Послание к Лонгинову»). В 1860-х гг. М. Н. Лонгинов перешел на ультрареакционные позиции, что особенно проявилось, когда он стал начальником Главного управления по делам печати (о его враждебном отношении к «Отечественным запискам» см.: Теплинский М. В. «Отечественные записки» (1861–1884), с. 88).
Позавидует Бартенев И Ефремов зашипит... — П. И. Бартенев (1829–1912) — библиограф и историк литературы, издатель журнала «Русский архив». П. А. Ефремов (1830–1907) — библиограф и историк литературы, сблизившийся с Некрасовым в середине 1870-х гг. Переписку Некрасова и Ефремова см.: ЛН, т. 51–52, с. 262–273. В «Последних песнях» Некрасов вместо Ефремова упомянул Семевского, считая, что тогда у Семевского не будет повода отожествлять себя с Ветхозаветным (Докл. РБО, с. 11).
Но заметку сам Тургенев... — В первой половине 1870-х гг. И. С. Тургенев неоднократно помещал в газете «С.-Петербургские ведомости» письма в редакцию и заметки, направленные в ряде случаев против «Отечественных записок» и Некрасова.
Ты не дрогнул перед бездной... — Намек на подавление крестьянского восстания в с. Бездна Казанской губернии в 1861 г. Руководил подавлением граф А. С. Апраксин (1817–1899). Н. А. Демерт на страницах «Отечественных записок» вспоминал: «Факт почти невероятный, но, однако же, верный: после безднинского "увечья", в ознаменование радости по этому случаю, крупные и именитые губернские землевладельцы устроили торжественный обед, говорили торжественные приличные случаю спичи, запивая их шампанским» (1869, № 9, с. 48).
Татарин — официант.
№ 13. — В период работы Некрасова над поэмой газеты сообщали о нескольких случаях колоссальных краж и прославляли ловкость, сметливость и энергию полиции, проявленные при поимке преступников. Так, 30 апреля 1875 г. в Московском купеческом банке по подложному чеку была получена крупная сумма; при посредстве агентов петербургской и московской полиции один из похитителей был задержан в Киеве. Для поимки другого похитителя были разосланы телеграммы с указанием его примет чуть ли не по всей Европе; русское посольство обратилось с просьбой о содействии к прусскому правительству; в заграничных газетах появились фотографии преступника и т. д. (Г, 1875, 18 мая, № 136).
№ 14. — Текст этой главки представляет собой пародию на циркуляр мини

Другие стихи автора:

• Современники - Часть вторая (Поэма)
  Часть вторая Герои времени Траги-комедия Кушать подано! - Мне дали Очень маленький салон. ...

• Соловьи
  Качая младшего сынка, Крестьянка старшим говорила: Играйте, детушки, пока! Я сарафан почти...